Услышать тебя...

Владислав оторвался от ствола, взглянул на него сни­зу вверх и, помахав рукой, направился к парадной.

Сергей подошел к Лене, прижал к себе и стал цело­вать куда попало: в щеки, шею, волосы... Она не оттолк­нула его и, распахнув свои глазищи, с болью смотрела на него.. Будто туман, заволакивали слезы эти два синих глубоких озера. Она, наверное, не оттолкнула бы его, даже если бы в комнату вошел Владислав, но он не во­шел, а нажал на кнопку звонка.

— Прощай, Ленка! — резко оттолкнул ее от себя Сер­гей. Даже более резко, чем следовало бы.

— Мне почему-то страшно, Сережа! — прошептала она, ничуть не обидевшись.

— А мне чертовски весело! — стал паясничать он.— Включи эту заграничную коробку. Почему она молчит? Давай этого, как его... Фрэнка Синатру, Русланову, Утесова!.. Хочешь, я спою? На пару с твоим академи­ком? ..

А потом он вел себя совсем безобразно. Требовал коньяку, которого, к счастью, не оказалось, стал чересчур многословным и грубым, несколько раз придирался к Владиславу, и тот с удивительным терпением уговари­вал его отправиться домой или переночевать здесь. Ко­гда Сергей наконец собрался уходить, Владислав прово­дил его до автобусной остановки, но в автобус не пустил. Поймал проезжавшее мимо такси и доставил до дома, где передал совсем опьяневшего Сергея с рук на руки матери,

Сергей обнял его и похлопал по спине.

— А ты, профессор, счастливчик! Такую женщину я больше никогда не встречу... — отчетливо и ясно про­говорил он. И по щекам его потекли слезы.

— Он не буянил? — спросила мать, близоруко щурясь на Владислава.—Давно я таким его не видела...

— Нет-нет, все в порядке, — сказал Владислав и по­шел к машине, которая дожидалась у тротуара.

Сергей прислонился к двери и невидяще смотрел пря­мо перед собой. Расширившиеся глаза неестественно бле­стели.

— А где твой пиджак? — спросила мать. — Неужто потерял?

— Мать, сегодня я все потерял, — глухо обронил Сер­гей.

Часть пятая

ЯСТРЕБ

НАД ОЗЕРОМ

 Страшусь и жду; горю и леденею;

 От всех бегу — и все желанны мне.

  Петрарка

1

Расстегивая на ходу рубашку и спотыка­ясь на ровном месте, он побрел к озеру. Дружок на почти­тельном расстоянии сопровождал его. «Казанка» лежала на боку, одним бортом зарывшись в песок. Ржавая цепь скрутилась змеиными кольцами. Это волны в бурю выбро­сили лодку на берег. К днищу пристали засохшие водо­росли. Под ногой хрустнула раковина, но Сергей даже не взглянул на нее. Голова гудела, в висках стучало, во рту пересохло. Да и видел он все будто в тумане. Пуговица на рукаве не расстегивалась, и он рванул ее так, что она с мясом отлетела. Охая и постанывая, стащил с себя брю­ки и швырнул на песок. Дружок подошел и обнюхал. На хозяина он посматривал настороженно. Впрочем, Сергей и не замечал его. Опустившись на колени, стал пригор­шнями пить воду из озера. Сверкающие капли стекали по черной отросшей щетине. Напившись, поплескал себе на лицо и, подождав, когда вода успокоится, долго смо­трел на свое отражение. Скривившись, плюнул на него и кулаком взбаламутил воду.

— Ну и морда... — пробормотал он.

Потом долго плавал, окунаясь с головой в воду. В во­де звон прекращался, но стоило вынырнуть, как снова начинало гудеть. Дружок не полез в озеро, хотя обыч­но купался с хозяином. С берега он смотрел на него, и в собачьих глазах была печаль.

Сергей заплыл далеко и перевернулся на спину. Над ним небесная ультрамариновая синь, под ним несколько десятков метров глубины. Между небом и водой... И кру­гом тишина, лишь с берега доносился чуть слышный шум сосен да стук дятла. Сергей почти перестал шевелить ру­ками и ногами, и теплая вода все плотнее обволакивала тело... Медленно опустились ноги, вода уже захлесты­вает уши. Он совсем перестал шевелиться и почувство­вал, как глубина стала манить, засасывать... Не закры­вая глаз, он медленно погружался. Уже не небо над ним, а зеленоватая движущаяся муть. Она живая, упругая и, чем глубже он погружается, тем неподатливее. В глазах замельтешили разноцветные пятна, гулко застучало серд­це, заломило в ушах. Здесь, на глубине, вода уже не та­кая ласковая и теплая. И чем глубже, тем холоднее. Тело само изгибается, стремясь рвануться вверх, потому что в легких уже нет воздуха, а в голове бухают тяжелые молотки, но он усилием воли подавляет это инстинктив­ное движение и продолжает погружаться. Неба уже не видно, да и он не лежит на спине, а идет на дно ногами вниз. Сгущается зеленая тьма, в глазах уже не мельтешит, а розовато вспыхивает...

И когда глаза полезли из орбит, а настоящий страх перехватил горло, он стремительно заработал руками и ногами, поднимаясь вверх, к воздуху, к солнцу.