Услышать тебя...

Все слова Сергея отскакивали от жены, как горох от стенки. По поводу фельетона Лиля сказала, что Сер­гей мог бы и не писать его, раз совесть не позволяет, но с отцом так разговаривать не имел права. Он все-таки у него в гостях. Мог бы как-нибудь по-другому. А во­обще — и в этом она уверена — Сергей должен был вы­полнить просьбу отца. Пусть не фельетон, критическую статью хотя бы. А если бы он это сделал, то отец...

— Подарил бы нам бухарский ковер? — зло ска­зал Сергей.

Лиля как-то странно посмотрела на мужа и вздох­нула.

— Ты совсем не знаешь моего отца.

— И знать не хочу!

— Я очень жалею, что все так получилось, — Лиля обняла его и, поцеловав, прошептала: — А может быть, ты все-таки напишешь этот дурацкий фельетон, Серёжа? Я хочу, чтобы у нас все было хорошо. С моим отцом не стоит ссориться.

Сергей отвернулся от нее и, чувствуя, как гулко за­стучало сердце, сказал:

— Вот сейчас я понял, что не только твоего отца — тебя совсем не знаю.

Отодвинувшись на край постели, Лиля с досадой ска­зала:

— Ты упрямый, как ишак, или...

— Ты хочешь сказать, дурак?

Лиля промолчала.

Если днем в присутствии других Сергею приходилось сдерживаться, то ночью он высказывал жене все, что думает об этом доме. Когда вспыльчивый Сергей повы­шал голос — в винограднике под пологом, — неподалеку раздавалось характерное покашливание Земельского. У Сергея создалось такое впечатление, что тесть подслу­шивает.

Шли дни, а отношения оставались натянутыми. Все в этом доме было фальшивым насквозь: медоточивые разговоры отца и детей, неприкрытая лесть и восхищение его особой, холодное вежливое внимание к Сергею. На­доела ему эта неестественная жизнь.

Кто чувствовал себя здесь прекрасно, так это сын Юра: бегал в панамке и трусиках по саду, пускал в хаузе бумажные кораблики, с утра до вечера ел всевозможные фрукты, возился с собаками, курами, голубями и всем задавал бесчисленные вопросы. Спал он тоже в вино­граднике, с Капитолиной Даниловной. Земельский спал отдельно, под айвой. Редкий день он не приносил внуку подарка: плитку шоколада, заводную игрушку, сочную грушу. Иногда брал Юру на колени и, тыкая пальцем в тугой живот, говорил:

— Чем сегодня набил свой курсак? Виноградом, ар­бузом или дыней?

Юра на такие вопросы не отвечал. Запустив руку деду в карман и ничего там не обнаружив, начинал вер­теться и скучать. Мальчишка он был удивительно по­движный и непоседливый. Подержав на коленях минут пять, дед легонько шлепал его и отпускал. Наверное, больше и не вспоминал про внука до следующей встречи.

Когда хозяин возвращался с работы, встречали его все, кроме Сергея. Этот каждодневный ритуал сначала смешил Сергея, потом начал раздражать. Не из дальних странствий ведь возвращался Николай Борисович, а из поликлиники, которая всего-то в семистах метрах от дома.

Все кончилось самым неожиданным образом.

Последнее время Сергей стал забираться на голубят­ню и шугать голубей. Лежа на горячей шиферной кры­ше, с удовольствием наблюдал за красивыми разноцвет­ными птицами, высоко кружащими в бледном небе. Ино­гда какой-нибудь голубь складывал крылья и камнем падал вниз. Над самыми деревьями выходил из затянув­шегося штопора и, перевернувшись через голову, точно планировал на длинный гибкий шест. Как ни в чем не бывало переступал розовыми лапками с белыми пучками перьев, чистил клювом крылья, ворковал, боком придви­гаясь к сидящей неподалеку голубке.

В этот день голуби летали долго. Небо было бездон­но-голубым с маленькими розовыми облаками. Голуби один за другим слетали с насеста на крышу, с крыши ны­ряли в проем на чердак, где у них были гнезда. На длин­ной поперечине остались лишь два голубя: белый с ко­ричневым — он был мастер делать кульбиты над голу­бятней — и чёрная голубка с пёстрым хохолком на точё­ной головке. Голуби не ухаживали друг за другом: смирно сидели рядком и смотрели в ту сторону, где скрылось солнце.

Сергей уже собирался слезать с крыши, когда услы­шал совсем близко знакомые голоса: Лилин и Николая Борисовича. Очевидно, они сели на скамейку, что рядом с голубятней. Первым его движением было встать и спу­ститься вниз, но, услышав слова тестя, Сергей раздумал.

— Дело прошлое, — говорил Земельский, — но зря ты со мной не посоветовалась, когда замуж выходила. Не нравится мне твой муж.

— Поверь, папа, он хороший парень, но…

— Кстати, где он?

— Гонял голубей, а потом, наверное, пошел прогу­ляться.

— Он опять был в моем кабинете, я ведь просил тебя.

— Сергей там не работал. Может быть, бумагу взял. 

— Что он там чиркает все время?

— Заканчивает повесть о своем детстве.

— И ты веришь, что из этого будет какой-нибудь толк?

— Папа, он очень способный человек. Об этом гово­рят все.

— Я не верю в это. — И после длительной паузы: — Ты любишь его?

— Последний год мы часто ругаемся. Иногда мне кажется, что я ненавижу его. Он бывает вспыльчивым, грубым.

— А как к сыну относится?

— Я не скажу, что Сергей очень нежный папаша, но любит его. В их семье не принято открыто проявлять свои чувства.

— Послушай, что я тебе скажу. Вы с ним совершен­но разные люди и не подходите друг к другу.