Усмешка тьмы

Поезд уносится в темноту. Чем усерднее я стараюсь припомнить подробности того представления, тем больше мне кажется, что оно разворачивается прямо сейчас, вокруг нас. На станции Фаррингдон я вижу мужчину, который опустил голову между ног, будто собирается встать на нее. Проезжая Барбикан, я вижу, как мужчина явно, судя по жестам, исполняет комические куплеты, только звук не проникает сквозь стекло. На станции Моргейт я примечаю высокого мужчину в развевающихся одеждах, толкающего перед собой коляску – не может же он быть настолько высоким, что ему приходится склониться, чтобы ухмыльнуться нам? А на Ливерпуль-стрит мужчина несет на плечах ребенка – и тот, убеждаю я себя, не выделывает цирковой трюк, ставя ладошки отцу на плечи и задирая верхнюю часть тела в воздух. Проезжая Олдгейт, я пытаюсь понять, кто это смеется где-то в вагоне, не делая пауз для вдоха, но даже когда поднимаюсь на ноги и озираюсь – не нахожу никого. Наверное, надо было повнимательнее рассмотреть платформу – мне кажется, что лица и выражения людей здесь до ужаса одинаковы. Свет проплывает в туннелях между станциями – окна мерцают, словно кадры старой пленки. Всякий раз, когда я ловлю взгляд Марка, он улыбается – будто смакует мою (или все-таки чужую?) шутку снова и снова. Такие мысли опасны – они заставляют обо всех, в том числе и о Марке, думать плохо. Если я каким-то образом нафантазировал тот цирк, какое это теперь имеет значение? Если я попытаюсь как-то описать этот опыт в своей книге, смогу ли я лучше понять то, что творилось в голове Теккерея Лэйна – или хотя бы в моей? Ведь написание – один из способов понять мир… Или все дело в том, что мне сейчас до одури хочется сесть за свой собственный рабочий стол. Хоть там у меня есть какой-никакой контроль.

На Тауэр-Хилл я поднимаюсь по эскалатору впереди Марка. В неукротимом свете пухлого беловатого неба всё – дороги, офисы, Тауэр, пребывающие в рождественском настроении прохожие, мы сами – выглядит менее реальным, чем мне бы хотелось. Проблема тут, конечно, только во мне, но насколько сей несовершенный образ в сознании близок к реальности? Нужно как-то с этим разобраться. Нужно…

У самых дверей квартиры Марк спрашивает:

– Что будем теперь делать?

– Пока – все, что душе угодно.

– Может, сыграем в ту игру, что ты мне подарил?

– Давай. Но она ведь только для одного игрока.

– Ну хоть посмотришь. Она как лабиринт без выхода.

Наверное, по моему лицу он замечает, что эта перспектива не кажется мне радужной.

– Можно я тогда посмотрю Табби?

– Думаю, да. Где диск?

– В моей комнате.

– Ну вот и славно.

Не знаю, как долго я сижу, тупо пялясь в пустой экран. Он будто отражает мое замешательство. А работа тем временем не ждет. Надо что-то делать. Я проверяю почтовый ящик – и сразу удаляю кучу писем от неизвестных отправителей. В этот раз я даже не пытаюсь расшифровать ту бессмыслицу, что значится в их темах. Или все-таки какой-то смысл там был? Вроде как привычные слова, но с переставленными буквами? От попытки вспомнить голова начинает болеть. Боль лишь усиливается, когда я по привычке проверяю свой тред на ИМДБ.

Ккак же тут сстало ттихо.

Наверное, мисстер Ошибка-в-Описании решил, что ббольше не сущесствует, или что мы вссе решим, что его никогда не существовало. В издательсстве я ни его, ни мисстера К.В., называвшегосся редактором, не засстал. По факту, когда я ттуда пришшел, там никкого, кроме меня, не было. Чисстая победда, я считаю. Несогласные есть?

А мможет быть, мистер Ошибка-в-Описании проссто слишком занят тем, что ссидит на www.tubbysfilms.com и ззанимается нехитрым «ккопировать-вставить»?

Все мое нутро сжимается, когда я перехожу по ссылке. Там – видоизмененное начало первой главы моей книги. Я листаю дальше. Материала стало больше. Много больше. Я сжимаю зубы до тех пор, пока вся челюсть не превращается в сплошной комок боли, а потом губы растягиваются к самым ушам – я читаю начало второй главы:

Корьерат Абби ночиллась в Говвилуде. Егго ппервый – деббутны – филм нозыввался «Ббальшой Вичерний Перепа-Лохх». А потом в сстене внеззаппно заггорается окно, звукка нет, и нна экранах – бессловесное кино. Этот ллуч, прямой и реззкий, этот призрачный хомут, засставляет меня плакать и сссмеяться пять миннут. Быть у44аССтником С0бытий, плЫть, Т 0пить, идти на ДН0, жЫЗНь м0я – кI/IнеМАТ 0графф, черн0–66белое кин0.

Чем дальше по тексту – тем глупей и бессвязней этот кошмарный бред, и я начинаю хлопать в ладоши и смеяться. Наверное, мое веселье выглядело дико; не могу точно сказать, когда в поток моего хохота вливается тоненькое хихиканье из-за спины. Резко дернув головой, я вижу Марка, стоящего в дверях.