Усмешка тьмы

– Если есть связь с темой моей работы – то да, почему бы нет?

– Ого! – интересно, это мой ответ заставил ее так себя вести? – Ну-ка, садитесь ко мне.

Почему-то не хочется с ней препираться. Я пристегиваю себя к переднему сиденью, накинув куртку на спинку, и сообщаю:

– Не обижайтесь, если в дороге я усну.

– И не подумаю, – она заводит мотор и ловко выруливает со стоянки. – Таблетки вам не нужны? Там, куда мы едем, много всяких. – Сказав это, она кладет руку мне на бедро.

– Я свалюсь в первую попавшуюся кровать без задних ног и без таблеток, спасибо.

Мы притормаживаем у шлагбаума. Я пытаюсь нащупать долларовые банкноты в нагрудном кармане, но она сама расплачивается с дежурным.

– Чего ж не выспались? – интересуется она, ведя «лексус» дальше, навстречу трафику.

– Да так, – меня почему-то не тянет врать ей. – Один подонок в Интернете. Задумал испортить мне репутацию. Своим именем назваться трусит.

– Они там.

Я распахиваю глаза. Мне казалось, что закрыл я их лишь на мгновение, но раньше мы проезжали мимо бездействующих лайнеров, а теперь катим по широкой улице среди домов и пальм. Тротуары здесь достаточно широкие, чтобы разместить взвод на марше – и совсем-совсем пустые.

– Кто – они?

– Монстры из глубин, так мы их называем.

Пальмы начинают расплываться у меня перед глазами, превращаясь в водоросли. Даже движения их листьев – волнообразные, будто их колеблет вода.

– Интернет притягивает их, – добавляет моя спутница. – У нас уже были с ними проблемы.

– Очень жаль.

– Говорят, что некоторые наши актрисы – несовершеннолетние. Если бы вы только знали, сколько времени уходит на то, чтобы отбрехаться от них всех.

Я бы не сказал, что проблемы кинокомпании Вилли Харта слишком похожи на мои, но кончики ее пальцев на внутренней стороне моих бедер, кажется, утверждают обратное. Затем они исчезают, и мы проносимся мимо вспыхивающих дорожных знаков, сливающихся в одну неоновую полосу вместе с карликовыми пальмами.

– Вы знаете, кто они? – спрашиваю я – главным образом ради того, чтобы не заснуть.

– Какие-нибудь обделенные сексом ханжи. Или психи. Чаще психи, мне кажется.

– Тогда – понимаю вас. Мой вот тоже, похоже, псих.

– Они все связаны, эти дураки. Таков уж Интернет, – говорит она и смеется. – Он делает из них животных.

– Кто-то, наверное, и без него – то еще животное.

– Конечно. Но многие становятся животными. Потому что Интернет позволяет им говорить все, что они захотят, и они не боятся, что кто-нибудь узнает, кто они такие. Это все равно что вещать напрямую из подсознания. Интернет позволяет им выплеснуть все то, что они обычно скрывают от других людей… а иногда и от самих себя.

– Вы так говорите, будто это что-то плохое. За цензуру выступаете?

– Я? Да ни за что, – она выглядит оскорбленной. – Цензура никогда не помогала. С ней все становилось только хуже.

Я решил дать своим глазам – и мозгу заодно – небольшую передышку. Вскоре дрожь, прошедшая по всему телу, вернула меня в сознание: щупальца холода потянулись ко мне из щелей кондиционера. Холод будто шел прямо из темноты, что обступила автомобиль. Фары дальнего света рассекали эту тьму на-двое, и в просветах виднелось серое полотно дороги.

– Где мы? – с трудом выговариваю я.

– Недалеко.

Видимо, мы почти приехали. Часы на приборной панели услужливо сообщают мне, что я проспал почти час дороги. Лучи фар за окном задевают камни и пыльные кактусы, от которых обочину не отделяет даже намек на ограду. Однообразный гул колес и монотонная дорога эффективнее любого снотворного… Но этот освещенный шатер в пустыне – может, он мне мерещится? Или это какая-то церковь, на стены которой ложатся длинные тени неведомых молельщиков? Пока я пытаюсь понять, сон предо мной или явь, женщина-водитель оповещает:

– Вот мы и дома.

Она отдергивает руку, прежде чем я окончательно убеждаюсь, что секунду назад ее пальцы шарили у меня между ног. Машина поворачивает налево у большой скалы, на которой вырезано слово РАКУШЕЧНИК. Вскоре я понимаю, к чему оно: в конце асфальтной подъездной дорожки, охраняемая кактусами высотой с человека, стоит длинная одноэтажка именно из этого материала. Свет наших фар бьет в прямоугольное окно, занавешенное белым драпом, когда мы сворачиваем на открытое пространство, легко вместившее бы добрую дюжину машин вроде нашей. Гаражная дверь дома поднимается – и, приняв нас в себя, закрывается без единого звука.

Вылезти из машины получается не сразу – ощущение такое, будто я все еще еду.

– Готов ко сну? – спрашивает меня моя спутница.

– Готов упасть там, где разрешат, – признаюсь я без обиняков.

Она достает мой чемодан и пинает его к двери, ведущей внутрь дома. Белостенный коридор, мощенный крупными плитами из серого камня, ведет мимо четырех дверей в обширный вестибюль. Открыв первую дверь слева, Женщина заходит внутрь и включает интимно-тусклую лампочку.

– Найдешь здесь все, что нужно, – говорит она и оставляет чемодан у подножия двуспальной кровати с легким покрывалом. – Спи сколько влезет.

– А с мистером Хартом сегодня не получится поздороваться? Он, наверное, спит.