Усобица триумвирата (СИ)

- А если он без свиты не ходит никуда?

- Тогда проберёмся к нему в горницу. Всеслав сказал – чтоб никаких приближённых!

- Я помню.

- А пока разведаем подробнее, чем здесь дышат и захотят ли заключить договор с нами.

Его спутник, Рёдварг, плотоядно осклабился. Кажется, в Ростове была удобренная для заговора против Ярославичей почва.

Примечания:

[1] Стрый – дядя по отцу

[2] Волжская Булгария, не путать с Болгарией на Чёрном море. Булгария была населена различными племенами: тюркскими, финно-угорскими, кипчакскими, с Х века приняла ислам и имела крепкие связи с персидскими и арабскими странами

[3] Чудь – собирательное название финно-угорских племён, основным из которых в Ростове было меря – изначальное население этих территорий. В описываемый период меря по-прежнему занимали немалую часть Ростова, оставаясь язычниками и говоря на своём языке. Ростов был по сути границей христианского мира – крайним городом Руси, дальше которого, за Волгой начинались неизведанные земли

[4] Имеется в виду Олег Вещий. Великим его не называли, я вкладываю это слово в уста Святослава самовольно

[5] Имеется в виду известная летописная фраза «Киев – мать городов русских». В оригинале летописи стоят слова «мати градом», но такое разделение – интерпретация поздних историков, в древних летописях отсутствуют пробелы между словами, и ученые членят их по своему усмотрению, исходя из контекста. Поэтому «матиградом» скорее всего калька с греческого «метрополией» - столицей. В летописях хватает греческих слов, но летописцы многое переводили, как понимали, поэтому и появлялись «странные» термины

[6] Отец Владимира Крестителя, князь Святослав, действительно хотел перенести столицу в Переяславец (на Дунае), ради чего и устраивал походы на Болгарию. Киев ему, исходя из летописных данных, не нравился и он стремился перебраться южнее. В этом плане древнерусская история несколько схожа с древнекитайской: каждый новый князь\царь выбирал город себе по душе и обустраивался там: где была его резиденция, там и кипела жизнь. Лишь позже появилось понятие столицы – главного города

Глава пятнадцатая. «Соблазнитель»

Ушедши с княжеского двора, Святослав остановился на вершине берега, с которого открывался вид на озеро, широкого, так что земли по ту сторону не видать. Привиделся князю горизонт другой воды, синего моря, ещё более огромного, из-за которого он добыл себе жену. Славные были времена! Отец жив, братья все в здравии и молоды, впереди – поход, о котором ещё никто не знал, что не принесёт он им победы. Освежающий ветер, наполненный влагой, наполнил его подзабытыми ощущениями, былой неугомонностью, тягой к геройству, сумасбродству, когда головы своей и живота не было жалко, только бы сыскать почестей. Нонче так не поведёшь себя – ответственно стало, за Киликию, за детишек, за Русь.

Опустив голову, князь посмотрел на женщин у Пижермы[1], шумно занимавшихся стиркой, галдящих, перекрикивающихся. Малые дети, приведённые с собой, создавали ещё больше возни и многоголосья. Святослав думал о своих, ощутив тоску по семье. Но дел никто не отменял, и он продолжил путь, сопровождаемый только Перенегом. На дороге им встретился епископ – ещё довольно молодой мужчина, которого Святослав не знал, но по одежде и увесистому железному, без самоцветов, кресту на груди понимал, кто перед ним. С поклоном он приветствовал церковника:

- Владыка!

Тот остановился и, благословив крестным знаменем, оглядел встречного.

- Издалека, странник?

- Вестимо! Из самого Киева. Святослав Ярославич я.

- Князь! – обрадованно распахнул тот руки. – Я – отец Леонтий[2]. Знавал твоего батюшку, царствие ему Небесное! Ведь в Киеве я и был рукоположен. Как отец Антоний[3]? Жив ли?

- Жив, отче, жив!

- Благостно! С какою целью Божий промысел тебя привёл сюда?

- Братанича навестить приехал. Ну и так… посмотреть всё, - Святослав, словно в подтверждение, опять воззрился в даль над озером Неро. – Как поживаете здесь? Всё ли спокойно?

- Ох, да какой там!

- А что такое, отче? – обеспокоился князь.

- Волхвы да поганцы одолевают! – вздохнул горько епископ, сокрушаясь своим проблемам, а Святослав, наоборот, расслабился. Расширение паствы его не так волновало, как военная опасность. Впрочем, язычники тоже умели бунтовать, особенно когда их подстрекали жрецы. – Вот, иду к Авраамию[4], в Чудской конец. На днях измазали ему порог помётом! Не нравится им, что на месте их идолов храм Божий стоит! Безбожники! Лихие люди, тёмные! Со взрослыми-то говорить без пользы, - Леонтий потряс мешком, который нёс, - так я запасаюсь пряничками, пирогами ягодными, и малым проповедую, невинным душам. Они пока вкусное едят, вроде бы и Слово Божье слушают. И плотская, и духовная пища! А там и примут, глядишь, Бога истинного, святую Троицу, Иисуса и Богородицу!

- Хорошо ты, владыка, придумал, - улыбнулся Святослав, - значит, кроме еретиков проблем нет?

- В остальном, князь, жаловаться не на что! Всего хватает. Край красивый. Жаль, не христианский покамест.