Усобица триумвирата (СИ)

- Приехали с хозяйскими замашками! Не сошлись мы с ними характерами, Ярославич. Вышата важно нос задрал, назвался главным воеводой, а я ему – куда прёшь? Выискался хёвдинг! Я – тысяцкий[12] великого конунга! Так он хотел под своё управление забрать моих ребятушек! Для него я их обучал разве? Ещё чего! Пусть сам себе рать лепит! До драки на волосок не дошло, Леонтий нас кое-как унял. На то он и поп, но я бы Вышате поломал нос, ух как поломал!

Святослав был рад, что не ошибся и пришёл по адресу. Верный старый воин хранил преданность Ярославу и великокняжеской власти, местечковые выскочки ему, самому княжеского рода у варягов, были не по душе. И с ним лучше было быть откровенным:

- Я предвидел, что за два года после смерти брата нашего, Владимира, его сын потерял связь с нами, своей семьёй. Когда встал вопрос, как княжить будем, мы решили переместить его из Новгорода, чтобы вырвать из привычного окружения и не дать ему заняться тем, что бывало уже не раз: походом с полуночной стороны на полуденную. Приехав сюда, я убедился, что так бы всё и случилось рано или поздно. Вышата и Порей метят Ростислава в каганы, да только не дожидаясь времени, когда настанет его очередь, а с желанием убрать нас, его стрыев.

- Глупо это! За Изяславом ляхи, за Всеволодом Царьград. Как они надеются одержать верх?

- К стрыю Святополку тоже тесть приходил с польским войском, но выиграл наш отец. Никогда нельзя угадать, кому достанется удача. – Святослав задумчиво поглядел на гридей, звонко бьющихся на мечах. – Не сошлись, значит, характерами вы…

- Сойдёшься тут! Истинно говорю, нос я Вышате однажды вобью в его лицо!

- Шимон Офрикович, а не желаешь в Киев возвратиться? – повернулся к нему черниговский князь. Тот забыл, что говорил до этого, удивлённо уставившись.

- В Киев?

- Да.

- Это… это зачем же? Что там делать?

- Служить, как и здесь. Только лучше. У нас там соскучиться не придётся, поверь. Да и у Всеволода нет дружины нормальной в Переяславле. Твоя была бы в самый раз – тысячи умелых воинов! Был бы воеводой брата. Как тебе моё предложение?

Шимон сперва растерялся. Давно он уже жил в Ростове и забыл, как выглядит остальной мир. Но варяжская кровь любителя походов и приключений забурлила. Переместиться к Киеву – почётно, когда ещё представится подобная возможность?

- А как же Ростислав, Ярославич? Отпустит ли он меня?

- А ты ему разве подчиняешься?

- Я? – Шимон окончательно запутался. – А кому же?

- Тебя кто сюда назначил?

- Ярослав Владимирович, конунг!

- Стало быть, князь Киевский?

- Так, - согласился тысяцкий, почесав бороду.

- А назначил почему? Потому что не было здесь своего князя. А теперь он есть. И ты, Шимон Офрикович, вновь служишь напрямую кагану, и никому больше. А каган – Изяслав.

Обняв всё услышанное разумом, воевода докумекал, что к чему, и это ему понравилось, как понравился и рассудительный черниговский князь.

- Рад буду служить вам, Ярославичи, - протянул он ладонь для пожатия, скрепляющего не столько договоренность, сколько возникшее уважение.

- В таком случае готовь своих людей к отбытию через неделю. А я к тебе ещё загляну – передам весточку супруге, раз уж ты двинешься в ту сторону.

Успев разобраться, что местный народ далёк от воинственности, и опасность не подстерегает Ростов, Святослав решил, что незачем тогда братаничу оставлять большое войско, которым он неизвестно как распорядится. Тем более, что распоряжаться им наверняка стало бы остромирово семейство.

Смоленск

Челядины прямо на стуле поднесли Вячеслава к столу. Он мог бы идти и сам, опираясь на костыль, но, во-первых, боялся за ногу – а вдруг её ещё совсем нельзя тревожить? А, во-вторых, считал, что будет выглядеть не по-княжески, припрыгивая на одной ноге.

- Как славно, что вы заехали к нам! – посмотрел он на Всеслава и Нейолу, в честь которых накрыли ужин. Особенно восторженно посмотрел он на последнюю, спасительницу и святую покровительницу, уберёгшую от верной смерти или жалкой участи калеки. – Вы самые радующие сердце гости! Да, Ода?

Спросив подтверждения у жены, Ярославич посмотрел на неё, потупившуюся и не поднимавшую взора. Ничего не произнеся, она кротко кивнула. Вынужденный долго лежать или сидеть, князь стал время от времени раздражаться ею. И без того он не знал раньше, как расположить её к себе, разговорить, а теперь и того стало труднее. Как он мог прийти к ней вот такой, покалеченный? Ну, хорошо, ладно бы и пришёл, а дальше что? На ногу не обопрёшься, чуть сильнее тронешь – ноет. Не ляжешь на жену, не сможешь поиматься[13] с ней нормально. Сколько недель уж Вячеслав не входил в её спальню, не испытывал угашения похоти, горячего проникновения в женские чресла. Позвал как-то Оду к себе, она пришла, почитала с ним книгу, пожелала добрых снов и ушла. Непонятливая, пустоголовая супруга ему досталась, даром что миловидная! Сказать ей прямо о том, как должно ей поступить – раздеться, самой забраться на мужа – язык у него не поворачивался. Не умел он подобрать слов нужных и отвращался от неспособной прочесть его мысли Оды.