Успех

Довольно тошнотворная перспектива — стоять в черном костюме на Петерсберге рядом с Ценци под белой фатой. Товарищ Прекль и все прочие поднимут его на смех и будут правы.

Но Питерсберг, брачная церемония, свадьба не так неприятны, как второе требование Ценци — согласиться на покупку мастерской и тем самым сделаться предпринимателем.

Вот если бы удалось как следует устроиться, найти хорошую постоянную работу! Тогда и Ценци угомонилась бы, оставила бы его в покое. Например, если бы он числился не временным, а штатным осветителем Государственного театра. Там его очень ценят. Бенно пригласили туда сразу после постановки обозрения «Выше некуда», — его световые эффекты на всех произвели впечатление. В Государственном театре были особенно модны вагнеровские оперы: они льстили духу националистического романтизма, который в то время расцвел пышным цветом. Когда в былые годы король-романтик Людвиг Второй задумал построить в Мюнхене оперный театр для Рихарда Вагнера, мюнхенцы изгнали этого композитора из города, считая, что у него в голове слишком много дури. Прошло полвека, слава Вагнера достигла вершины, и тут мюнхенцы притворились, будто первые оценили его музыку, ради своих местных патриотических целей стали всюду его прославлять и даже построили театр имени Вагнера — правда, не без нажима со стороны некоего театрального дельца, спекулировавшего земельными участками. Вагнеровские оперы требовали сложной театральной техники, мюнхенцы желали, чтобы их театр был на высоте, световые эффекты из обозрения «Выше некуда» отлично подходили для этих опер. Заведующий осветительным отделом Государственного театра пришел в такой восторг от изобретательности Бенно Лехнера, что взял его себе в помощники. Но как ни ценил Бени заведующий, вряд ли его возьмут на постоянную работу в Баварский государственный театр, а Ценци только с такой работой и примирится. Театр очень консервативен. Там всё решают старики, придворные певцы и актеры: они не станут возражать, чтобы коммунист разок-другой осветил их, но чтобы освещал всегда — ни за что. Нет, работы, которая удовлетворила бы Ценци, ему там не получить.

Так что же Бени делать? Ценци торопит его, оглашение должно появиться в газетах самое большее через три недели. Откладывать покупку мастерской на более длительный срок невозможно. Значит, к этому времени ему надо на что-то решиться. А нет — ну, что ж, не гневайтесь, господин хороший, придется ей с ним расстаться. На этот случай у нее есть еще трое на примете. Гори все ясным огнем, а весной она уйдет из «Тирольского кабачка». Еще не зацветут деревья, а Ценци в подвенечном платье будет стоять на Петерсберге. И, уж конечно, не с каким-нибудь чужаком.

Ну и переплет! Бенно Лехнеру был необходим совет человека, с чьим мнением он считался. Он пошел на Габельсбергерштрассе к Каспару Преклю.

Но Прекль был в настроении, отнюдь не располагавшем к душевному разговору. Хотя его мучила неприятность в сущности пустяковая, да и случилась она уже несколько дней назад, тем не менее Каспар Прекль никак не мог успокоиться. А заключалась эта неприятность в следующем. Анни Лехнер, проходя мимо магазинной витрины, увидела там зимнее пальто и стала его разглядывать. Оно было дорогое и наверняка не таков хорошее, каким казалось с улицы. Но уже начались холода, и Анни позарез нужно было зимнее пальто. Должно быть, она простояла у витрины очень долго, потому что какой-то незнакомый человек спросил, что она там увидела такое интересное. Незнакомец был весел, остроумен, произвел на нее приятное впечатление, да и она тоже как будто очень ему понравилась. Они заговорили о ценах. Оказалось, он иностранец и у него есть швейцарские франки. На покупку пальто надо было всего пятнадцать таких франков, и он согласился продать их по курсу, который, по правде говоря, существует только для очень хорошеньких девушек. Но когда Анни Лехнер стала расплачиваться за понравившееся ей пальто, выяснилось, что франки любезного господина фальшивые. Обозленный хозяин вызвал полицию. Анни провела несколько очень неприятных часов в участке, откуда ее вызволил, разбранив на все корки, старик Лехнер.

Когда Каспар Прекль узнал об этой истории, он стал браниться еще яростнее, чем папаша Лехнер. Но тут уже потеряла терпение и Анни. Каспар недурно устроился. Разыгрывает этакого чистоплюя. Сделал красивый жест, отказавшись от работы у Пятого евангелиста. Но кто-то ведь должен платить за квартиру и покупать еду. Конечно, какому-нибудь Рейндлю обмен двенадцати тысяч марок на пятнадцать франков может показаться плёвым делом, но для Анни он означал зимнее пальто и, значит, двести часов тепла, сухое платье и сухой нос. Да, ее обвели вокруг пальца, но ведь Каспар Прекль не очень-то заботился о том, чтобы она поближе познакомилась с иностранной валютой.