На все это — на отчетливое понимание и на твердое решение — несчастному Флаухеру была отпущена одна минута. Но крестьянская сметка подсказала ему одновременно с решением и тот единственный способ — раз уж он все равно приносит себя в жертву, — которым можно спасти от кровопролития город и страну. В первую очередь ему надо получить свободу передвижения. Для этого он сделает вид, будто подчиняется кретину-фюреру. А выбравшись отсюда, позвонит в Берхтесгаден и в архиепископский дворец, получит одобрение своим дальнейшим шагам. Потом вместе с командующим войсками пойдет в казармы, выступит по радио, разошлет телеграммы, прикажет бить отбой. Если ему это удастся, он до скончания века будет заклеймен не только как старый чурбан, но и как подлец. Люди, которые извлекут пользу из его жертвы, негласные правители страны, не то что не поблагодарят его, нет, они сразу от него отрекутся. Ни одна собака не придет к нему на помощь. С ним будет покончено. Но и с путчем тоже. Если Флаухеру удастся все задуманное, путч лопнет, не выходя из стен Мюнхена, не добравшись до границы, и таким образом будет предотвращено страшное кровопролитие и жестокое унижение Баварии.
Поэтому, следуя настойчивому приглашению Кутцнера, он с видом полного удовлетворения прошел в соседнюю комнату, где уже расхаживал военный руководитель путча, генерал Феземан. В эту комнату, вслед за Флаухером, ввели командующего баварской армией и начальника местной полиции. Кутцнер предложил им ответственные посты в правительстве, им возглавляемом; в частности, Флаухера он прочил на пост баварского наместника. Они
— Господин Кутцнер, сейчас совсем неважно, застрелите вы меня или нет. Я пекусь только о благе отчизны — и, значит, иду с вами.
И в его словах было больше правды, чем подозревал Кутцнер.
Кутцнер и Флаухер вернулись в зал и, встреченные овацией, взошли на трибуну для оглашения совместной декларации. Кутцнер заявил, что новое временное правительство намерено спасти немецкий народ и идти походом на твердыню порока — Берлин. Во главе правительства станет он сам, во главе армии — генерал Феземан. Доктор Флаухер будет наместником Баварии. Флаухер сказал, что принимает этот пост, хотя и с сокрушением, ибо в душе всегда считал себя слугой монархии. После этого они подали друг другу руки, — Кутцнер жесткой, с длинными ногтями, потной рукой сжал жесткую, с набрякшими венами, потную руку Флаухера, — и застыли в такой позе.
— Клятва на Рютли{56}
! — раздается из зала звучный голос — голос Конрада Штольцинга. — «Народ сольется в единенье братском», — взволнованно декламирует он, и зал взволнованно подхватывает: «В час испытанья непреклонно тверд».Флаухер стоит на трибуне рука об руку с фюрером, одеревенелый, неловкий. Он прикидывает: если до полуночи ему удастся выбраться отсюда, тогда игра еще не проиграна, тогда у него хватит времени, тогда он все устроит так, что родина будет спасена. Ему смертельно хочется освободить руку, но ситуация для этого неподходящая, к тому же Кутцнер прямо вцепился в него.
— «Подобно предкам, мы свободны будем», — декламирует внизу все тот же звучный голос, и зал опять подхватывает: «И пусть умрем, но в рабстве жить не станем!»
«Ну и голосище у этого типа. Как бы узнать, который теперь час? Черт знает, какая она длинная, эта клятва на Рютли. И Кутцнер невыносимо потеет».
Наконец наместник Баварии Флаухер получает возможность спуститься с трибуны и юркнуть в вестибюль. Он забегает в уборную, смотрит на часы. Восемнадцать минут одиннадцатого. Слава создателю, еще есть время. Он выходит на улицу, его никто не останавливает. Жадно вдыхает холодный воздух. Теперь он уже не наместник милостью монтера Руперта Кутцнера, теперь он опять добропорядочный баварский чиновник, каким был тридцать лет подряд.
Он влезает в машину, бессознательно вытирает руку о мягкое сиденье. Плечи у него ссутулились, но лицо выражает жесткую решимость. Долг требует, чтобы он сейчас проглотил кучу дерьма. Это невкусно, но баварский чиновник исполнит свой долг.
8
Самый черный день в жизни Каэтана Лехнера