Успех

Был убит и один из вождей движения. Мало кто из демонстрантов столько раз в жизни слышал свист пуль, как шалопай; он их не боялся, умел укрываться от них. Три года он провел в местах, где пуль было не меньше, чем дождевых капель. И вот пуля настигла его здесь, на уютной Одеонсплац. Он лежал у ног сомнительных полководцев, и губы его, минуту назад такие красные, теперь были бескровны, и он уже не радовал ничьих глаз.

Антиквар Каэтан Лехнер стоял в переулке. Он дрожал, чувствовал себя выпотрошенным, но он был жив. Люди напирали на него со всех сторон, толкали его. Притиснули к массивной двустворчатой двери. Что от нее проку, наверняка заперта. Все-таки он кое-как нащупал ручку, нажал на нее. И, подумать только, одна створка поддалась. Он оказался в просторном, светлом вестибюле. Машинально сразу закрыл за собой дверь. Зачем, чтобы и здесь была давка.

Дверь была прочная, ее не пробьет никакая пуля. Если бы только у него за плечом не болталась так нелепо винтовка. Он отдал бы все на свете, лишь бы от нее избавиться. Тогда с этой историей было бы покончено, и он никогда больше не имел бы отношения к пулям. По пологим каменным ступенькам он начал подниматься во второй этаж. Там на входной двери висела дощечка: «Д-р Генрих Баум, д-р Зигфрид Гинзбургер, адвокаты». Лехнер позвонил. Без всякой надежды на то, что откроют. Но, подумать только, открыла девушка. Спросила, кто ему нужен. Он машинально ответил, что хотел бы поговорить с господином адвокатом. Его впустили. Нестарый человек, худощавый и очкастый, довольно приветливо спросил, чем может служить.

— Сейчас… сейчас… — Он снял болтавшуюся за плечом винтовку, попытался прислонить ее к полке с деловыми бумагами. Но винтовка все время валилась набок. Он осторожно поворачивал ее то так, то этак и думал, что, если она упадет и загремит, все пропало. Кончилось тем, что он бережно и сосредоточенно уложил ее поперек письменного стола. Потом сказал: «Господин адвокат, у меня к вам просьба: мне бы надо кой-куда…»

Адвокат сам проводил его в уборную. Заперев дверь, Каэтан Лехнер с облегчением вздохнул. Скачки были нелегкие, но он одолел все препятствия и теперь в безопасности. Он сидел, переводил дух. Немного успокоившись, начал обстоятельно приводить себя в порядок. Задача оказалась сложной и не совсем ему удалась: он бог весть как изгадился.

Он долго пробыл в безопасности, защищенный запертой дверью. Медленно, все еще нетвердо держась на ногах, оделся. Сорвал с рукава повязку с индийской эмблемой плодородия, сунул ее в унитаз, спустил воду. Повязка никак не спускалась. Стоявшей в углу щеткой Лехнер протолкнул ее в трубу, присел еще на минутку. Потом, легонько вздохнув, встал.

Он хотел было улизнуть, но секретарша опять отвела его к адвокату.

— Чем же все-таки я могу вам служить? — доброжелательно спросил очкастый господин.

— Да больше, в общем, ничем, — ответил Каэтан Лехнер. — Простите, а сколько я вам должен? — добавил он просительно.

— Нисколько, — ответил адвокат. — Но что мне делать с винтовкой? — спросил он.

Каэтан Лехнер пожал плечами.

— Вы не возьмете ее с собой? — снова спросил адвокат.

— Нет, нет, — с ужасом отмахнулся обеими руками Лехнер.

Адвокат подошел к окну. С улицы уже почти не доносилось шума. Каэтан Лехнер молча сидел. Нигде и никогда в жизни он не чувствовал себя так уютно, как в этой большой, полупустой комнате; хотелось как можно дольше по уходить из нее.

— Стрельба как будто прекратилась, — сказал адвокат и медленно повернулся от окна к Лехнеру. Старик с трудом поднялся.

— Тогда я пойду, — сказал он. — И скажу: да вознаградит вас господь. — Он вышел. Долго стоял у двери и разглядывал белую дощечку с черной надписью «Д-р Генрих Баум, д-р Зигфрид Гинзбургер, адвокаты». «Евреи», — решил он.