Успех

Флаухер сидел и угрюмо молчал или говорил, что не помнит такого-то факта, что отказывается отвечать на такой-то вопрос, что связан служебной тайной. Все пожимали плечами, презрительно смеялись. Он молчал.

За свою долгую служебную карьеру четвертый сын секретаря королевского нотариуса из Ландсхута перенес немало унижений — сперва, будучи студентом, от высокомерных товарищей по университету, потом, будучи чиновником, от самодуров-начальников, потом, сделавшись министром, от суетного и спесивого Кленка. Но он вышел победителем, Кутцнер стоял перед ним на коленях, настал его желанный час. Он понадеялся, что этот час оплачен всем, что было постыдного в его жизни, но оказалось, что расплата пришла только теперь. Велико было искушение здесь, в этом зале, хлестнуть наглых, осыпающих его издевками негодяев правдой о том, как оно было на самом деле, крикнуть им, что он — лишь верный солдат, исполняющий приказы начальников, что он и сейчас всего лишь наместник владык, поставленных самим богом. Но самим богом поставленные владыки как раз и требовали от него, чтобы он не распускал язык, чтобы принял на себя тот позор, который должен был бы запятнать их. Прежде он до конца насладился сладостью своей миссии, теперь до конца испил ее горечь.

Целых две недели сидел он на свидетельском месте, низко опустив массивную квадратную голову, молчаливый и беспомощный, то и дело оттягивая пальцем воротничок. Когда фюрер говорил о том, как постыдно его предали, присутствовавшие пронзали презрительными взглядами неуклюжего человека на свидетельском месте. Кое-кому это зрелище было далее интереснее, чем разглагольствования Руперта Кутцнера. Например, художник Грейдерер, поселившийся теперь в деревне, завел мотор своего разбитого зеленого драндулета, который слыл музейным дивом, потому что все еще был способен двигаться, и приехал в город, только чтобы взглянуть на свергнутого генерального государственного комиссара. На то, как он неподвижно сидит под градом язвительных, постыдных для него вопросов, — подлинное воплощение невзгоды. Враги рвали его когтями, вонзали в него клыки — он даже не вздрагивал, он молчал, С жадностью изучал Грейдерер этого страдальца. Он работал сейчас над большим полотном, писал измученного, израненного быка, который мочится, стоя у ограды, и не желает возвращаться на арену. В зале пехотного училища, где происходил суд, Грейдерер нашел то, что ему было нужно. Ухватил множество важных оттенков. Две недели просидел на свидетельском месте Флаухер, угрюмый, ожесточенный, подставляя грудь под все стрелы, которые иначе вонзились бы в других.

Зато все солнечные лучи падали на лица Кутцнера и его приверженцев. Стоило кому-нибудь хотя бы мимоходом задеть обвиняемых, как они, не теряя внешнего миролюбия, начинали грозить разоблачениями. Суд был для них ярким прожектором. Общественный обвинитель на глазах уменьшался ростом. Все чаще бил отбой, умолкал, уступал ноле сражения защитникам. Его обвинительная речь прозвучала скорее как панегирик патриотическим заслугам Кутцнера и Феземана, чем как осуждение их путча. Он потребовал, чтобы их приговорили к заключению в крепость — на очень краткий срок. В своем последнем слове все обвиняемые заявили, что при первой же возможности повторят попытку, на этот раз, к несчастью, неудавшуюся из-за того, что их единомышленник, честолюбец Флаухер, вероломно нарушил свое слово. Кутцнер сказал, что мировая история вынесет ему оправдательный приговор, генерал Феземан сказал, что мировая история пошлет тех, кто сражался за отечество, не в крепость, а в Вальгаллу.

Параграф восемьдесят первый германского уголовного кодекса гласит: «Любая попытка насильственного изменения политического строя германского государства или одной из земель, входящих в его состав, карается пожизненным заключением в тюрьму или в крепость». Генерала Феземана суд оправдал, других обвиняемых приговорили к заключению в крепость сроком от одного года до пяти лет условно, причем приговор вступал в силу не позже, чем через полгода. Руперт Кутцнер, сверх того, был приговорен к штрафу в размере двухсот марок.

Когда приговор был оглашен, присутствовавшие повскакали с мест и устроили овацию осужденным. С улицы доносились ликующие крики. Фюрер подошел к окну, чтобы почитатели увидели его воочию. Прямо из пехотного училища, где происходил суд, генерал Феземан отправился к себе, — а это неблизкий путь, так как вилла его была расположена в южном предместье города. Вдоль всех улиц, по которым он проезжал, сплошной стеной стояли люди и приветствовали его. Машина генерала была разукрашена гирляндами цветов, на радиаторе победно развевался флаг с индийской эмблемой плодородия.

13 Музей Иоганны Крайн