Успех

К немногим, для которых изменение обстоятельств оказалось гибельным, принадлежал и коммерции советник Пауль Гесрейтер. Контракты с южнофранцузскими предприятиями требовали крупных платежей наличными, мюнхенские банки отказывали в займах, «Гекер» пришлось перепродать мистеру Кертису Ленгу, притом себе в убыток. Даже «Южногерманская керамика» с трудом сводила концы с концами. В кругу друзей г-н Гесрейтер по-прежнему разыгрывал безмятежного и уверенного в себе крупного промышленника, неподвластного колебаниям конъюнктуры, но в своей конторе он отчаянно барахтался, цеплялся за любую соломинку, задыхался.

Наступила пасха. Обычно в это время люди его круга уезжали на юг. Г-жа фон Радольная поинтересовалась, не думает ли и он куда-нибудь поехать? Ее дела были в порядке, рента приносила большие доходы, долги по поместью она выплатила, купила самоновейшие сельскохозяйственные машины. Ах, с какой радостью отправился бы г-н Гесрейтер путешествовать. Какими заманчивыми казались ему гостиницы на итальянских озерах, южнотирольские лавки, где часами можно копаться в любезном его сердцу хламе, выискивать что-нибудь для дома на Зеештрассе. Но перед ним маячили грозные вызовы в суд, собрания кредиторов. Ну, разумеется, они куда-нибудь поедут, ответил г-н Гесрейтер. Его лично привлекает озеро Комо, затем, пожалуй, стоит несколько дней пожить на Ривьере.

— Но ведь ты не можешь уехать, — невозмутимо сказала г-жа фон Радольная, — пока не договоришься с Пернрейтером. — Так звали самого несговорчивого из кредиторов г-на Гесрейтера.

Тот стал загребать руками, бормотать что-то несвязное, уклончивое. Но оказалось, что Катарина отлично обо всем осведомлена, все вынюхала, уяснила себе положение г-на Гесрейтера куда беспощаднее, чем он сам. Она сидела перед ним, большая, красивая, цветущая, медно-рыжая, ни в чем его не упрекала и спокойно подсчитывала сумму его долгов. Весьма внушительную сумму.

Подведя итог, она сказала, что готова раздобыть для него эту сумму. И тогда можно будет поехать на озеро Комо. Но условия, на которых она достанет эти деньги, будут не из легких. Было неясно, кто ей даст эти деньги. Зато ясно, что поручительницей будет она, а залогом — ее поместье Луитпольдсбрун. Пауль знает, что она немало испытала в жизни, выбилась из низов, да и совсем недавно была свидетельницей того, какие удары обрушиваются на людей, казалось бы, огражденных от превратностей судьбы. Она постарается ему помочь, но он ведь понимает, что ей нужны определенные гарантии. От всяких художественных затей и прихотей, вроде серии «Бой быков» и прочей роскоши, «Южногерманской керамике» придется теперь отказаться. Да и самому г-ну Гесрейтеру следует жить не на такую широкую ногу. Всего правильнее было бы им объединить свои хозяйства. Разве недостаточно просторен отличный дом в Луитпольдсбруне? А для дома на Зеештрассе у нее уже есть на примете платежеспособный покупатель. И так как хозяйство у них будет общее, то их совместную жизнь надо будет узаконить, пойти на Петерсберг, в отдел регистрации браков. Это не так сложно, как кажется, вся процедура займет от силы несколько недель. И в Италию они успеют попасть до наступления жаркой поры. Она говорила невозмутимо и ласково, ее крупный рот произносил каждое слово так звучно, решительно и вместе с тем спокойно, словно речь шла о перемене служанки.

Когда Катарина начала говорить, г-н Гесрейтер расхаживал по комнате. Когда сказала, что достанет деньги, застыл на месте. Но потом стал отступать назад, с каждой новой фразой все дальше, пока не уперся в стену; его маленький рот глупо приоткрылся, карие с поволокой глаза неотрывно смотрели на красивое лицо сидевшей перед ним женщины. И пока она говорила, постепенно рассыпалась в прах вся его прошлая сорокачетырехлетняя жизнь. Охваченный настоящей паникой, он лихорадочно искал каких-то лазеек, пристойных отговорок. Но, подыскивая их, уже понимал, что все это вздор, что женщина права. И что он исполнит все ее требования. Каждая фраза была как удар по голове. Пусть он не такой замечательный человек, каким часто себе казался, но все-таки у него золотое мюнхенское сердце, и они ведь уже столько лет вместе, и невозможно понять, как эта женщина может быть такой жестокой.

Она замолчала. Г-н Гесрейтер стал постепенно приходить в себя, отошел от стены, заговорил. Говорил долго. Спокойный взгляд Катарины не отрывался от медленно расхаживавшего по комнате мужчины. Она молчала и, пока он говорил, даже ни разу не улыбнулась. И только тут г-н Гесрейтер по-настоящему отдал себе отчет, как горестно и неприглядно его положение. И за эти бесконечные секунды почувствовал, что он стар и сед.