Успех

А прогулка г-на Гесрейтера тем временем пришла к концу. Катарина предложила ему провести вечер и ночь в Луитпольдсбруне, но он был разобижен, погружен в меланхолию и намеревался эту гневную скорбь вкусить, как оно и подобало, в полном одиночестве. Он теперь нищий, а у нищеты свои законы. И в подчинении этим законам он черпал мрачную радость. По сему поводу г-н Гесрейтер купил булку и печеночный паштет — кушанье, приготовленное из муки и молотой печенки. Наслаждаясь тяжестью подъема, по многочисленным ступенькам взобрался в свою новую квартиру на «юххе». Не стал накрывать стол скатертью, не взял ни вилки, ни тарелки. Поужинал на голом столе, на бумаге, в которую был завернут паштет. Стол, надо сказать, был очень красивый, в стиле ампир, на аукционе за него дали бы хорошие деньги, так что г-н Гесрейтер ел с большой осторожностью, чтобы его не испачкать.

Потом он улегся на низкую широкую кровать в стиле бидермейер. Не удержался и осторожно погладил позолоченные фигуры экзотических зверей. Хоть это ему удалось отстоять! Г-н Гесрейтер взялся за книгу. Но его раздражал запах бумаги из-под паштета, оставленной на столе. Он встал, взял бумагу и спустил ее в уборную. Зазвенела эолова арфа. Она почти не занимала места и разделила с ним его нищету.

15 Каспар Прекль держит путь на восток

Инженер Каспар Прекль приколол кнопками над кроватью тот приказ самому себе, который он написал в день сожжения «Смиренного животного». Приказ был переведен на русский язык, чтобы его не прочла Анни. Пункт первый, насчет капиталиста Рейндля, был уже выполнен. Акционерное общество «Баварские автомобильные заводы» строило завод в Нижнем Новгороде, и Прекль, назначенный туда главным инженером, в ближайшее время собирался выехать в Россию — подписанный договор был уже у него в кармане. Так что пункт первый можно было вычеркнуть. Пункт второй насчет заключенного Мартина Крюгера, к несчастью, решился сам собой прежде, чем Каспару удалось помочь ему отыскать путь к истине. Так или иначе, но и этот пункт был вычеркнут. А вот пункт третий, насчет девицы Анни Лехнер, покамест вычеркнуть нельзя. Следуя программе, Каспар спросил ее, согласна ли она вступить в партию и уехать с ним в Россию. Он волновался. Какие там теории ни развивай, а его с этой девушкой связывало нечто большее, чем совместная еда и постель. Он боялся мещанской сцены, попреков, уговоров, охов и вздохов, а под конец издевки и категорического «нет». Боялся напрасно. Анни посидела и помолчала, потом вполне здраво ответила, что такие вещи с бухты-барахты не решаются. Пусть он потерпит, она все обдумает и заблаговременно даст ему ответ.

Теперь, уже зная, что скоро и навсегда расстанется с Мюнхеном, Каспар Прекль смотрел на него другими глазами. Он родился в Мюнхене, ни разу далеко не уезжал. Ему казалось, что все реки похожи на Изар, природа — на Английский сад, движение везде такое, как на Штахусе, словом, весь мир ограничен башнями Фрауенкирхе. Он знал, что в Мюнхене преобладает крестьянское население, что это косный, глубоко реакционный город. Но знал это головой, а не сердцем. Сейчас он силился увидеть родной свой город убогой и жалкой провинцией, смехотворной по сравнению с грандиозными городами, созданными его фантазией. Безуспешно.

Он бродил по улицам, где в детстве играл с мальчишками цветными камешками, тираня товарищей, стремясь ими верховодить. Стоял перед домом, где родился, перед учреждением, куда заходил за отцом. В эти дни он много думал об отце. О том, что тот, сам ничего не добившись в жизни, все честолюбивые надежды перенес на сына. Он угнетал сына, но и гордился своим способным мальчиком. Отдал его в реальное училище, потом, несмотря на стесненные обстоятельства, настоял на том, чтобы тот поступил в Высшую техническую школу. Каспар Прекль вспомнил, как однажды, летним вечером, они все были на Штарнбергском озере и какой-то юноша в лодке играл на скрипке. Все ему аплодировали. Это так поразило отца, что он заявил — Каспар должен немедленно начать учиться игре на скрипке. В семье отец держался важным барином. Он был мелкий служащий в городской управе, сослуживцы и застольные приятели относились к нему свысока, поэтому, едва переступив порог своей убогой квартиры, он становился особенно спесив и требовал от жены и детей полного подчинения своему авторитету. В детские годы Каспару это импонировало. Он, как и отец, хотел первенствовать, но не в одной своей семье, а в целом мире. И сейчас он не только с усмешкой, но и с почтением вспоминал, как утром, бреясь, отец с высокомерным пренебрежением рассуждал о делах служебных, городских, государственных, всемирных, а приниженная жена и боязливые дети почтительно ему внимали. Не папаша Прекль был плох — плохо было время, плоха среда. Что можно сказать о поколении, которое только и добилось, что поражения в войне? Каспар понимал сейчас, в чем была коренная ошибка. Когда он познакомился с учением Маркса, семена этого учения пали на благодарную почву.