Успенский мост

– В пять. И всё стараниями нашего любезного друга. У вас в Добромыслове голова на улице не кружилась? – вкрадчиво спросил доктор.

Голова у Лики шла кругом даже теперь, руки отчаянно дрожали, так что вспоминать об «ароматах» в Добромыслове не было ни сил, ни желания.

– Если… – Лика вдохнула поглубже, но голос всё равно дрожал. – Если этот фенол такой опасный… как… какие ванны? Он же умрёт.

Погорельский остановился прямо перед Ликой и смотрел на неё, как на нашкодившего котёнка.

– Или он уже умер? – Мысли не успевали друг за другом. – Как такое вообще возможно?

– Много чего возможно, – ровно проговорил Погорельский. – Предельно допустимая концентрация – занятное понятие. Не только к химии применимо, заметьте. Помните историю Содома и Гоморры?

Лика в ответ на вопросительный взгляд только покачала головой.

– Назовём это предельной концентрацией грешников в одном отдельно взятом месте. Когда она оказалась превышена настолько, что дальше некуда, города погибли в огненном дожде. – Погорельский, глядя в одну точку, прищёлкнул языком. – Так и с людьми. Бывает, что они зарываются и переполняют чашу терпения.

– Чьего терпения? – прохрипела Лика.

Главврач как будто только что вспомнил о её существовании. Чуть встряхнувшись, он спокойно забрал папку у неё из рук и вернул в ящик.

– Вы же сами этого хотели. – Погорельский задвинул ящик в шкаф. – Чтобы он получил по заслугам. Сами ему этого пожелали. Что вам теперь не нравится?

– Фенол на завтрак, – выдавила Лика.

– Там не только фенол. Там такой букет, такие сочетания. – Погорельский повёл глазами. – Но не буду нагружать вас сложными химическими формулами.

– Но не так же…

– Что – не так же?

– Воздавать по заслугам. – Руки Лики вдруг расслабились и повисли верёвками.

– Это не нам решать, кому, чем и за что воздавать. – По лицу доктора пробежала судорога.

– Так он умер или нет? – вскинулась Лика.

– Забавно, что это единственное, что вас сейчас интересует, – улыбнулся доктор.

– А что ещё?

– Например, ваша собственная судьба. Вам полагается наказание. Теперь уже точно, я ведь вас предупреждал. Но об этом после. Доброй ночи.

Погорельский развернулся и двинулся к выходу из кабинета. Когда он уже переступил порог, Лика выкрикнула ему вслед:

– Что это за место?

– Клоака для человеческих душ.

Дверь за Погорельским закрылась, раздался щелчок замка. Понимая, что совершает очевидно бессмысленное действие, Лика подошла к двери и потянула, потом толкнула. Ожидаемо ничего не произошло. Вернулась к окну, через которое влезла, попыталась его открыть. Старая советская рама ни в какую не поддавалась. Когда после сотни попыток повернуть ручку пальцы начали ныть, а суставы перестали сгибаться, Лика бросила бесплодные попытки выбраться и села на холодный пол, прислонившись к шкафу. Вытянула ногу, начинавшую гудеть.

Наверное, завтра Погорельский вернётся. А что, если нет? Сколько здесь можно протянуть? Но он же обещал наказание. Забавно, ожидание взыскания вселяло надежду. Не заморит же он её здесь… и тут в памяти выплыли алые нити и спиралевидные шрамы. И феноловое меню.

Лика вытянула руку и наугад выдвинула ящик. Вытащила первую попавшуюся папку. Телефоном подсветила листы. Строки, таблица, расчёты. И вырезка из журнала, повествующая о бизнес-леди, втянувшей в долги сотни людей. Красочная фотография Эльвиры, ещё самодовольной, позирующей в шубе на фоне дорогущей машины. Теперь эта дамочка выглядела совсем по-другому – как будто выцвела. Вчитавшись в тексты документов, Лика поняла, что все кредитные договоры Эльвира переоформила на себя, и чтобы всё выплатить, ей пришлось бы работать в «Черноречье» четыреста семьдесят два года. Без выходных и отпусков.

Лика нашла нужную строку в трудовом договоре между Эльвирой и санаторием. Всё верно – четыреста семьдесят два года.

Захлопнув папку, Лика не глядя сунула её в ящик, с грохотом его задвинула и поднялась на ноги. Прихрамывая, ходила по кругу между шкафами. Четыреста семьдесят два года. В голове не укладывается.

Сжав виски руками, Лика наматывала круги всё быстрее. Мысли теснились, забираясь друг на друга. Телепортация долговязого, фенол на кухне, утонувшая Мажорка, посёлок с монстрами-сторожами, чудовище в речке, волосы не отрастают, четыреста семьдесят два года…

Хоровод мыслей кружился, Лика споткнулась и повалилась на пол. Перевернулась на спину. Бежать неуда. Никак не выбраться из этой круговерти. Хорошо бы сейчас проснуться и понять, что всё было только сном.

Пролежав так некоторое время (какое именно, узнать невозможно), Лика встала и выдвинула наугад ещё один ящик. В первой же папке оказалась газета с фотографией Погорельского, датированная тысяча девятьсот тридцать каким-то годом (последняя цифра от старости стёрлась). В статье расплывающимися буквами повествовалось о психиатре, пытавшемся излечить у людей приступы гнева. «Врач-вредитель», как его окрестили журналисты, проводил опыты над пациентами. Поначалу больным становилось лучше, их выписывали, но через пару дней они срывались. После очередного убийства, совершённого пациентом, за Погорельским пришли.