Успеть ко второй луне

Лассаль, однако, оказался бодрым и моложавым джентльменом, едва разменявшим шестой десяток. Внешность он имел импозантную – прямая осанка, гладко выбритое лицо и волосы, чуть посеребрённые сединой. Записав его в старики, Эрик явно погорячился. Хотя понять юнца было можно, с учителем он начал общаться, будучи почти школьником, когда любой человек за сорок кажется дряхлым пнём.

Выслушав Стэна, Лассаль сдержанно удивился:

– Эрик пропал? Весьма сожалею, но вряд ли могу помочь. Он давно перестал меня навещать. Видимо, полагает, что уже отлично освоил все необходимые навыки и постиг глубины изобразительного искусства.

– Это не так?

– Видите ли, мистер Логвин, я сразу распознаю талант. И Эрик, несомненно, является таковым. Но любой талант требует огранки и неустанной работы. Не то чтобы этот юноша был лентяем, если он увлекался, то не щадил себя совершенно. Мне нравилось это качество. Беда в том, что его метания всегда были несколько хаотичны. А овладение ремеслом, пусть даже художественным, требует системных усилий. На этом фоне он периодически предавался эмоциям и шёл на конфликт.

– Конфликт?

– Не истолковывайте это слово превратно. Я использую его в чисто педагогическом смысле. Юношеский максимализм Эрика разбивался о мой многолетний опыт, и ученика это злило. Потом иногда, остыв, он признавал ошибки. Но, к сожалению, не всегда.

– Понятно… Как вы считаете, у Эрика были шансы блеснуть на нынешней выставке? На Салоне Бунтующих, я имею в виду?

Лассаль поморщился, будто услышал что-то скабрёзное:

– Я без восторга отношусь к этому… гм… мероприятию. Это касается и состава участников, и организационных моментов. Или, если угодно, идейной базы, которую подвели под эту затею. Бунт – провокационное слово, оно подразумевает расшатывание устоев. Но разрушать всегда легче, чем созидать. А для многих – и веселее, заметим в скобках. Разумеется, дерзкие недоучки и воинствующие бездари с удовольствием ухватились за предоставленную возможность. Самое же обидное, публика принимает всё это за чистую монету, за настоящий художественный прорыв…

– Значит, там нет вообще ничего достойного, на ваш взгляд?

– Почему же? Некоторые представленные работы не лишены определённого шарма. Но это – счастливые исключения, а не правило. В основном же революционные лозунги служат прикрытием для бездарности. А зачастую даже отсутствует элементарная техника исполнения. Поймите, нельзя впервые в жизни взять кисть и сразу написать нечто выдающееся. Нужны базовые навыки, а также теоретические знания в разных сферах. В истории искусств, в начертательной геометрии, в анатомии. В астрономии, коль уж на то пошло.

– А, – догадался Стэн, – это вы, наверно, про «Двоелуние» Ферхойтена?

– Ну, в данном конкретном случае мне понятен замысел автора. Живописец, конечно, имеет право на художественное преувеличение. Расширение рамок – это одна из функций искусства. Но чтобы нарушать правила и делать это осмысленно, надо их как минимум знать! Ферхойтен-то как раз получил академическое образование, в отличие от многих самонадеянных бунтарей. Говорю сейчас не о нём, а в общем… Так вот, фантастичность, причудливость должны оттеняться реалистичным фоном – тогда они возымеют должный эффект. Хотите утрировать двоелуние или изобразить созвездие-призрак – изучите сперва реальную карту звёздного неба, спрятанного за тучами.

Стэн навострил уши:

– Созвездие-призрак? Что это?

– Вот поэтому, – усмехнулся Лассаль, – я и настаиваю на необходимости теоретических знаний. Дело в том, мистер Логвин, что живопись полна символов. В её истории был даже период, когда любое серьёзное полотно в обязательном порядке должно было содержать некую комбинацию символических элементов. Комбинации эти сильно варьировались – художник сам выбирал, какие именно элементы использовать. Человеческий череп, к примеру, как символ тленности или кубок с вином как символ достатка, гостеприимства. А призрачное созвездие, изображённое живописцем, намекало на тайну. Или трактовалось как ключ к неким запретным знаниям.

– Очень интригующе, – сказал Стэн. – А вы не могли бы мне показать, как выглядело это созвездие-ключ? И почему его, кстати, назвали призрачным?

– Вряд ли это имеет прикладное значение в контексте вашего дела, но меня радует ваш искренний интерес. Поэтому поясню с удовольствием. В настоящем астрономическом атласе вы это созвездие не найдёте. На небе, соответственно, тоже. Посему – призрак. Что же касается его формы…

Лассаль, задумавшись на секунду, снял с полки здоровенный альбом с тиснёной обложкой. Разложил его на столе, аккуратно перелистнул страницы и указал на широкоформатную репродукцию:

– Вот, пожалуйста.