Успокой моё сердце (СИ)

- Любить – это не «нравиться». Правда не нравиться, Белла. Это куда серьезнее. Все то, что случилось с Джеромом, все то, что было со мной, наглядно доказывает, подтверждает, укореняет – любовь оправдана только к детям. К своим детям.

- Ты думаешь, я сделаю то же, что и они?

- Я не могу этого знать, - он пожимает плечами, отчаянно на меня глядя, - и ты не можешь. В этом все дело.

Выдыхает. Берет трехсекундный перерыв.

- Белла, ты мне нравишься, - гладит мои пальцы, проводит по волосам во всю их длину, - если ты сомневаешься, что я тобой дорожу, это самый большой просчет, который ты допустила. И за вчерашнее…

Эдвард морщится, оглядывая мою ладонь с отпечатком слоника.

- Я прошу у тебя прощения. Я… вчера, когда ты ушла, я утром… Их нет больше. Все до единого в мусорном баке. Вещи, из-за которых я могу сделать больно тебе или Джерому, рядом находиться не должны.

- Ты выбросил?.. – улыбка сама собой расползается по лицу, а удивление, приятное, радостное удивление, выбрасывает из головы все негативные мысли.

- Да, я выбросил, - он кивает, будто сознаваясь в чем-то постыдном, - ты была права, без них тоже можно жить. Я научусь.

- Эдвард, - игнорирую жжение, сопровождающее это движение, игнорирую боль, которую оно вызывает. Обнимаю мужчину за шею, как можно ближе пододвинувшись к краю. Самый лучший аромат на свете заполняет легкие. Я дома. Я в порядке. Я счастлива. – Ты молодец, ты большой, большой молодец, ты ведь знаешь это, правда? Ты справишься, конечно справишься, мой хороший. Я не сомневаюсь.

Он немного расслабляется – то ли от моих слов, то ли от прикосновений. Намеревается ответно обнять, но, вспомнив про спину, убирает руку. Целует в щеку.

- Все самое плохое оправдывается любовью, - шепчет, спустя некоторое время, - я не хочу, чтобы это стало твоим или моим оправданием.

- Ты судишь неверно, - мягко осаждаю, утыкаясь носом в его шею, - правда, Эдвард. Любовь делает людей счастливыми. Это – высшая форма привязанности. Я просто… просто не могу больше ни без тебя, ни без Джерри жить. Я вас люблю.

Признаюсь в сокровенном. И теперь не страшно, ни капли.

- Нужно придумать для этого другое слово. «Любовь» не подходит.

- То есть, если я буду говорить другими словами, ты… не против?

- Белла, ты замечательная, - он ласково улыбается, с нежностью глядя мне в глаза, - ты столько всего сделала для нас… ты можешь говорить мне что угодно. И как угодно.

- Но «люблю» ты слышать не хочешь…

- Нет, - он вздыхает, - не хочу. Всего лишь не хочу.

- Ладно, - примирительно замечаю, окончательно успокаиваясь. Обида, горечь – все отпускает. - Мне достаточно знать что то, что ты сказал, правда. Знаешь, говорят: о любви вслух кричать не принято.

Мой оптимизм его смешит.

- Я рад, что ты не сомневаешься, - честно произносит мужчина, - я не думал, что натолкну тебя на такие глупые мысли вчерашним разговором.

- Ты все исправил…

- Да уж… - Эдвард смущенно опускает взгляд, усмехаясь сам себе, касается глазами деревянной спинки - думаю, уже можно надеть обратно твою ночнушку.

- Думаю, да.

Он поднимает с другой стороны кровати мою одежду и, похоже, только сейчас замечает на простынях красные пятна. Их немного, но среди материи белого цвета выделяются они вполне ярко.

- Что это? – недоумение так и сквозит в вопросе.

- Истонченные капилляры, - бормочу, нерешительно посмотрев туда же, - так бывает…

- У тебя шла кровь?

По-моему, мой ответ очевиден.

- Белла… - Эдвард выглядит потерянным, - это из-за меня? Когда началось?

- Не важно, уже все в порядке, - просительно протягиваю руку в его сторону, не желая ни вспоминать, ни думать о вчерашнем. Сегодня. Сегодня замечательный день. И если для нашего примирения, для объяснения нужно заново сжечь спину, я согласна. Хоть сто раз. По сравнению с тем, что было, эта боль ничего не значит.

- Ладно, утро вечера мудренее, - Каллен, мотнув головой (чувствую, мы ещё вернемся к этой теме), говорит будто сам с собой, занимая свое прежнее место возле меня, помогает тем же путем, что и прежде, надеть ночнушку, - засыпай.

- Я засну, - расслабленно улыбаюсь, закрывая глаза, - иди к Джерри. Он не должен спать один.

- Не должен, - медленно соглашается Эдвард. На мгновенье замолкает.

- Спокойной ночи, Belle, - желает, чмокнув меня, как когда-то папа, в лоб, - все хорошо.

Нечленораздельно бормочу свое согласие, удобнее устраиваясь на подушке. Мазь и вправду очень действенная. Тело уже не жжет так сильно, как раньше.

…Почти засыпаю. После ухода Эдварда слышу, как хлопает дверь, слышу его шаги по направлению к спальне… уже сдаюсь Морфею, как внезапно тот же хлопок, что и успокоил, убаюкивал, вытаскивает на поверхность из цветных сновидений.

- Ш-ш-ш, - замечая мое недоумение, ограничивающееся поворотами головы из стороны в сторону, шепчет Эдвард.

Тихонький скрип кровати. Чей-то вздох.

Наконец, сориентировавшись в темноте, вижу светлые волосы Джерома. Как раз на подушке напротив, но на достаточном расстоянии, дабы не потревожить мою кожу. Половина вытянутой руки.