Под вечер Джерри, отказавшись от еды, заказанной Хейлом у той самой женщины, удивленной нашим поздним (и, похоже, единственным за последний месяц) заселением, уткнувшись личиком в подушку, плачет.
Прозрачные слезки, не сопровождаясь ни всхлипами, ни рыданиями, орошают его кожу, делая её ещё белее.
Справиться с ними не помогают и мои объятья. Похоже, он достиг определенной грани своего терпения.
Он больше не выглядит спокойным и умиротворенным. Он больше не улыбается, и в глазах не проскальзывает ни намека беззаботности.
Мы переместились в самое начало – отчаянье, что ничем не разогнать.
Джером даже не пытается говорить. Он молчит. Дыхание – и то почти не слышно.
Мне хочется позвать доктора. Хочется узнать, что с моим мальчиком, и дать ему лекарство, дабы стало легче. Во всех смыслах.
Но первый и единственный целитель, что может излечить его, отсутствует, и, похоже, не увидит своего ангела ещё очень долго.
Терпеть – все, что ему остается.
И все, что остается мне.
- Солнышко, - подвигаюсь чуть ближе к мальчику, поглаживая его подрагивающую спинку, - расскажи мне, почему ты плачешь? Ты так сильно испугался?
Невероятно глупый вопрос, Белла…
А хуже всего то, что ответ на него заранее известен.
Джером, даже не обернувшись ко мне, кивает. Маленькие пальчики сильнее стискивают наволочку.
- Тебе не нужно ничего бояться, мой маленький, - уверяю я, целуя светлые волосы, - я всегда рядом с тобой, Джаспер здесь… папа…
При упоминании отца Джерри вздрагивает, с силой зажмуриваясь. Он начинает дрожать сильнее.
- Папа тебя ото всех защитит. Он никогда нас не бросит.
Бросит. Бросил…
Мальчик качает головой из стороны в сторону, всхлипывая громче, и никаких слов не надо, дабы подсказать его ответ.
- Никогда, - уже увереннее повторяю я, обвивая малыша руками и прижимая к себе. Теперь его дрожь словно по невидимому проводу передается и мне.
В чем–в чем, а в этой правде я убеждена. Что касается защиты, что касается спасения – Эдвард будет первым, кто выйдет за нас на поле боя. И последним, кто с него уйдет.
- Где бы мы с тобой ни были, Джерри, - шепчу я ему на ушко, - папа всегда рядом с нами. Он любит тебя больше всех на свете. И я люблю. Очень-очень сильно… сыночек.
Впервые после Чили употребляю это слово, предложенное самим малышом, пусть и несколько робко, надеясь, что не перехожу границ. Быть может, после возвращения в Штаты он снова вспомнил об Ирине и снова считает слово «мама» исчадием Ада?..
Благо, мои опасения оказываются напрасны.
Мальчику, похоже, становится немного легче. Судорожно вздохнув, он поворачивается в мою сторону, смотрит своими большими глазками, смаргивая слезы. Говорит «спасибо». Доказывает, что это слово ему приятно слышать.
- Ну вот видишь, - я чмокаю его макушку, делая глубокий вдох, - все не так страшно. Не бойся. Ничего никогда не бойся. Никто не даст тебя в обиду.
Джерри верит. Дышит уже спокойнее. Мне кажется, даже малость расслабляется, удобнее устраиваясь в моих объятьях.
- Ты точно не хочешь покушать? – киваю ему на прикроватную тумбу, где до сих пор стоит поднос с тарелкой рисовой каши и с бефстроганов, - тебе понравится, если попробуешь.
Джером снова супится, снова поджимает губки.
«Нет», - ответ очевиден. Ну что же…
- Хорошо, - я соглашаюсь, не желая портить ему только-только малость выровнявшееся настроение, - тогда нам лучше поспать, а утром попросить сварить тебя овсянку. Ты ведь любишь овсянку, так?
Он несмело соглашается, покрепче приникая ко мне. Глубоко, тяжело и грустно вздыхает, закрывая глаза.
- Picollo angelo, - с нежностью бормочу, подтягивая к его плечикам одеяло, - все хорошо, слезки нам не нужны, нам не из-за чего плакать…
На миг последняя фраза воскрешает в памяти мысль что, быть может, и есть из-за кого… из-за кого… но я не пускаю её дальше допустимого предела. У Эдварда не было оптимизма, но была надежда. А у меня есть и то и другое – за это стоит поблагодарить Джаспера.
Все вернется на круги своя.
И папа вернется.
- И когда зацветут апельсины, весна придет, - напеваю маленькому ангелу последние слова из колыбельной мужчины, мягко улыбаясь. Теперь и сама верю. Во все.
Но не успевает Джерри как следует заснуть, а я подумать о чем-то ещё, задумчиво разглаживая его волосы, как с громким характерным звуком ключ вонзается в дверной замок, дважды поворачиваясь в нем.
На пороге комнаты, освещенной, опять же, той единственной лампой, стоит мистер Хейл, держа в руках телефон. Его дисплей светится в темноте ярким пятном и бросает блики на грязный ковер на полу.
Дверь закрывается.
- Одевайтесь, - Джаспер нажимает на выключатель, и лампа посередине комнаты вспыхивает, вырывая малыша из дремоты. Жмурясь, он недоуменно и испугано оглядывается вокруг.
- Одеваться?
- Да, Белла. Побыстрее.
Быстрее?.. Я помню, чем в прошлый раз закончилась эта фраза. Больше всего хочется закричать и уверить себя, что услышанное – ошибка. Что ничего подобного телохранитель не говорил.
Хватит… хватит, пожалуйста!
- Зачем?.. – когда он кидает на кровать вещи из старого комода, ещё вчера уложенные мной в одну из полок, все же задаю свой вопрос.