Установление и Империя

Но существовал Неотрантор — некогда незаметное селение на планете, утонувшей в тени могучего Трантора; именно она послужила последним убежищем для царствующей семьи, которая нашла там спасение от огня и пламени Великого Грабежа — и с трудом удержалась, пока не схлынула рокочущая волна мятежа. Отсюда, в призрачном величии, она управляла мертвенными останками Империи.

Каких-нибудь двадцать аграрных миров составляли ныне Галактическую Империю!

Дагоберт IX, правитель двадцати миров, населенных твердолобыми сквайрами-землевладельцами и молчаливыми крестьянами, был Императором Галактики, Повелителем Вселенной.

В тот кровавый день, когда Дагоберт IX со своим отцом прибыл на Неотрантор, ему было двадцать пять лет. В его глазах и сознании все еще стояло величие и могущество былой Империи. Но его сын, который мог когда-нибудь стать Дагобертом X, родился уже на Неотранторе.

И все его познания ограничивались этими двадцатью мирами.

…Открытый аэромобиль Джорда Коммасона был самым роскошным экипажем подобного рода на всем Неотранторе — что, в конце концов, соответствовало его положению. Коммасон был не просто крупнейшим землевладельцем Неотрантора; в свое время он являлся сотоварищем и злым гением молодого кронпринца, который всячески стремился вырваться из-под властной длани императора — тогда еще бывшего в расцвете сил. Коммасон продолжал оставаться сотоварищем и злым гением кронпринца, — но теперь уже сам кронпринц был в расцвете сил и ненавидел дряхлеющего императора.

Итак, Джорд Коммасон, в своем аэромобиле с перламутровой отделкой и инкрустацией из золота и люметрона — поистине хозяина такого экипажа можно было распознать без всякого герба, — обозревал свое достояние: земли, моря колышущейся пшеницы, огромные молотилки и жатки, арендаторов и механизаторов — и неспешно обдумывал свои дела.

Подле него сидел сгорбленный, постаревший шофер; мягко лавируя среди ветров, он чему-то улыбался.

Джорд Коммасон обратился к ветру, воздуху и небу:

— Ты помнишь, что я говорил тебе, Инчни?

Редкие седые волосы Инчни слегка колыхались на ветру. Его щербатая, тонкогубая улыбка стала шире, а продольные морщины на щеках углубились, словно он сам от себя скрывал некий вечный секрет. Свистящим полушепотом он произнес сквозь зубы:

— Я помню, господин, и я раздумывал над этим.

— И что же ты придумал, Инчни? — в вопросе слышалось раздражение.

Инчни вспомнил, что на Старом Транторе он был молод, красив и имел титул Лорда. Инчни вспомнил, что на Неотранторе он сделался уродливым старцем, обязанным своей жизнью милости Сквайра Джорда Коммасона и платившим за эту милость услугами своего изощренного ума. Он очень тихо вздохнул и прошептал снова:

— Гости с Установления, господин — это дело неплохое. Особенно, господин, если они явились только на одном корабле и имеют только одного мужчину, способного сражаться. Могут ли они нам пригодиться?

— Пригодиться? — угрюмо сказал Коммасон. — Может быть. Но эти люди — волшебники, и они могут быть могущественны.

— Фью, — прошелестел Инчни, — туман расстояния скрывает истину. Установление — обычный мир. Его граждане — обычные люди. Если в них выстрелить из бластера, они умрут.

Инчни вел аппарат по маршруту. Река внизу казалась искрящейся извилистой лентой. Он произнес:

— И разве не появился человек, о котором сейчас говорят все, который взволновал всю Периферию?

Коммасон проявил внезапную подозрительность:

— А ты что знаешь об этом человеке?

Лицо шофера больше не улыбалось.

— Ничего, господин. Это был лишь пустой вопрос.

Сквайр колебался недолго. Он сказал с грубой прямотой:

— Ты ничего не спрашиваешь впустую, и твой метод приобретения знаний еще доведет твою костлявую шею до тисков. На, получай! Этот человек зовется Мулом, и его подданный был здесь несколько месяцев назад… по делу. Теперь я жду другого… для завершения дела.

— А эти новоприбывшие? Не их ли вы ждете?

— Они не имеют необходимых признаков, по которым их можно было бы распознать.

— Сообщалось, что Установление захвачено…

— Я тебе этого не говорил.

— Так сообщалось, — хладнокровно продолжал Инчни, — и если это правда, то люди, о которых идет речь, могут оказаться беженцами, и их следовало бы задержать до прибытия человека от Мула — как знак искренней дружбы.

— Да? — Коммасон колебался.

— И, господин, поскольку хорошо известно, что друг завоевателя является лишь последней его жертвой, наши действия были бы лишь честной самообороной. Существуют же такие вещи, как психозонды, а здесь у нас четыре мозга Установления. Как об Установлении, так и о Муле полезно было бы накопить кое-какие знания. И тогда дружелюбие Мула стало бы чуть менее обременительным.

В тиши воздушных высей Коммасон, вздрогнув, вернулся к своим прежним мыслям.

— Но что если Установление не пало? Подумай! Если оно не пало… Мул надавал мне обещаний, это так… — он понял, что зашел слишком далеко и прикусил язык. — То есть он хвастался.

Но хвастовство — это ветер; прочны лишь дела.

Инчни бесшумно рассмеялся.