Установления и обычаи двора халифов

Я пою славу, но (лакин

) Его милости я пою славу.Я отношу свое происхождение, но (лакин) отношу его к Похвальным качествам.
Я тянусь всей душой, но (лакин) [только] к Его величеству.
Я испытываю жажду, но (лакин) пью из [источника] этого Высшего предела.

Он говорил в этой касыде, вспоминая об Абу Таглибе ибн Хамдане[257]:

Ты сомкнул крылья над таглибитами,
и таглибиты навсегда побеждены (туглаб

).

'Адуд ад-Дауле показалось дурным предзнаменованием, что ему в лицо сказали туглаб, и он сказал: “Хватит, ради бога!”

Хотя эти дела малы и незначительны, они оставляют след в сердцах и дают почувствовать огорчение или радость. Путь благоразумия — в том, чтобы быть настороже к таким делам и уберечься от них. Как прекрасны слова Ибн Руми[258], которому Ибрахим аз-Зуджжадж[259] сказал: “Я вижу, у тебя много хороших и дурных предзнаменований. Как ты разбираешься в этом?” А он ответил: “Хорошее предзнаменование — язык времени, дурное — символ превратностей судьбы”.

Остерегайся, чтобы твоя дружба с правителем и откровенность не привели тебя к панибратству или фамильярности по отношению к нему. Расположи его [к себе] почтительностью и предупредительностью в обращении, прибавь к этому лести, благоговения вместе с заверением в непреложности [для тебя] запретного /65/ и в вечной преданности. Скромными должны быть и твои похвальбы и притязания на исполнение твоих надежд. Поистине, слишком явная фамильярность — повод к ненависти. Рассказывали, что ал-Ма'мун, да благословит его Аллах, предложил ал-Му'алла ибн Аййубу стать правителем одной области, а тот просил избавить его от этого, заметив: “Вероломному легче [справиться] с делом, [которое возлагается] на меня, чем преданному, потому что он (преданный) не фамильярничает и не пронырлив”. Сказал ал-Мансур, да будет милосерден к нему Аллах, об Абу Муслиме, что он был фамильярен до надоедливости, пронырлив до невероятности. Он сказал в своей хутбе о нем: “Обязанность быть справедливым по отношению к нему не помешала нам утвердиться в правоте [своих действий] против него”.

Рассказал 'Убайдаллах ибн 'Абдаллах ибн Тахир[260]: “Я был на аудиенции у 'Убайдаллаха ибн Сулаймана. Он бросил мне записку, спросив: "Что ты думаешь об этом заявлении и об этой безобразной выходке?" Я прочел ее и понял, что это записка Хамда ибн Мухаммада[261], катиба. В ней значилось:

Между нами святые [узы] и тесный союз.
Каждый из нас имеет права друг перед другом.
Но пользуйся удобным моментом.
Ни один из нас не знает, когда не сможет [больше] терпеть.

Я сказал: "Вазир, да поможет ему Аллах, — предел чаяний, достойный благодеяния и милости". Он возразил: "Кроме [случаев] фамильярности, иногда переходящей границы, которая изменяет /66/ доброе настроение". Я сказал: "Фамильярность друзей не должна вызывать гнев и не может служить убедительной причиной [для него]. Свойство достойнейших — благодеяние слугам тех, кто вселяет надежду"”.

Когда вазир хотел что-либо написать в присутствии халифа по его приказу, то обычно в туфле[262] вазира или катиба имелась изящная чернильница с цепочкой, свиток, матйана[263], в которой асахи[264] и глина. Собираясь что-либо написать, он вешал чернильницу на левую руку, а свиток держал в правой. Когда он заканчивал, то вносил исправления в письмо, сворачивал свиток, накладывал глину и запечатывал ею, затем отправлял.