Установленный срок

Но в Англии у меня не будет ни одного ученика! Некому было бы утешить или ободрить меня! Разве не было бы хорошо, если бы я бросился в океан и покончил с таким неблагодарным миром? В Британуле знали мой истинный характер. Там я получил признание благодаря нежному и любящему сердцу. Никто там не думал, что я хочу съесть своих жертв или что мне доставит удовольствие проливать их кровь собственными руками. И весть, столь искажающая мои мысли, достигла бы Англии раньше меня, и у меня там не было бы друга. Даже лейтенанта Кросстриса я больше никогда не увижу после того, как сойду на берег. Тогда мне впервые пришла в голову мысль, что я вообще не нужен в Англии, что меня просто должны были увезти из моего собственного дома, чтобы избежать предполагаемого зла, которое я мог бы там натворить, и что для всех британских целей было бы хорошо, если бы меня бросили в море или оставили на берегу какого-нибудь необитаемого острова. Меня забрали оттуда, где я, несомненно, был полезен как руководитель, и теперь я больше не мог быть полезен. В Англии я никому не нужен и никто обо мне не позаботится, и я останусь там один и совершенно без друзей. Насколько я знал, они могут посадить меня в тюрьму и держать там, чтобы быть уверенным, что я не вернусь к своему народу. Если бы я попросил о своей свободе, мне могли бы сказать, что из-за моей кровожадности я должен быть лишен ее ради общего блага. Когда сэр Фердинандо Браун сказал мне, что меня непременно пригласят в Виндзор, я воспринял его цветистые обещания как ничего не стоящие. У меня не было никакого желания ехать в Виндзор. Но что мне следует сделать сразу по прибытии? Не лучше ли было бы немедленно вернуться в свою страну, если бы только мне позволили это сделать? Все это наводило на меня сильную печаль, но особенно ощущение того, что все окружающие должны считать меня жестоким монстром. Я не мог не думать о словах, которые сказал мне лейтенант Кросстрис. У Спасителя мира были Его ученики, которые верили в Него, и один дорогой юноша, который так сильно любил Его. Я почти усомнился в своей собственной силе как учителя прогресса, способного провести меня через страдания, которые, как я видел, уготованы мне.

– Для меня настанут не очень радостные времена, когда я приеду в Англию, – сказал я своему другу Кросстрису за два дня до нашего ожидаемого прибытия.

– Все будет по-новому, и вам будет на что посмотреть.

– Вы отправитесь в какое-нибудь другое путешествие?

– Да, нас немедленно пошлют на Балтику. Мы очень хорошие друзья с Россией, но ни одну собаку по-настоящему не уважают в этом мире, если она не покажет, что умеет не только лаять, но и кусаться.

– Меня не будут уважать, потому что я не умею ни лаять, ни кусаться. Что они со мной сделают?

– Мы высадим вас на берег в Плимуте и отправим в Лондон – с почетным караулом.

– И что со мной сделает почетный караул?

– Ах! За это я не могу ответить. Без сомнения, он будет относиться к вам со всем уважением.

– Вам не приходило в голову подумать, – сказал я, – куда меня отправят? Зачем караул вообще нужен? Но для меня этот вопрос важен. Там я никому не нужен, никто меня не знает. Те, для кого я должен быть причиной каких-то мелких неприятностей, просто захотят убрать меня с дороги, а весь мир, если он вообще услышит обо мне, будет просто проинформирован о моей жестокости и злобности. Я не собираюсь уничтожать себя.

– Не делайте этого, – сказал лейтенант жалобным тоном.

– Но это было бы лучше всего, если бы не определенные угрызения совести. Что бы вы посоветовали мне сделать для начала?

Он помолчал, прежде чем ответить, и с болью посмотрел мне в лицо.

– Вы извините, что я спрашиваю вас, потому что, как бы мало я с вами ни был знаком, из всех англичан я знаком только с вами.

– Я думал, что вы серьезно относитесь к своей книге.

– Что мне делать со своей книгой? Кто её опубликует? Как мне заинтересовать ею кого-то? Есть ли хоть кто-нибудь, кто поверит, во всяком случае, в то, что я верю в Установленный срок?

– Я верю, – сказал лейтенант.

– Это потому, что вы впервые познакомился со мной в Британуле и с тех пор провели со мной месяц в море. Вы мой единственный друг, и вы вот-вот покинете меня, и вы тоже не верите в меня. Вы должны признать перед самим собой, что никогда не знали человека, чье положение в мире было более жалким или чьи трудности были более тяжелыми.

Затем я оставил его и спустился вниз, чтобы закончить свою рукопись.

Конец

1882 год