Усто Мумин: превращения

В тот год (1918–19) приехавший художник Московского художественного театра Вячеслав Иванов покорял наши сердца блистательными своими постановками. Я принес ему объемную папку своих рисунков с натуры и робких композиций. Вячеслав Васильевич очень весело их забраковал, но предложил мне поработать у него в качестве пом[ощника] декоратора. Я с восторгом стал помогать Иванову, и надо сказать правду — производственная работа в театре у хорошего художника, прекрасного человека и интересного педагога пригодилась мне на всю дальнейшую мою жизнь.

Рассказы о Москве, о левом искусстве, чтение хором Маяковского, Василия Каменского возбуждали у нас, молодых художников, страстное желание уехать в центр. «В Москву, в Москву» — только и бредили мы, как чеховские три сестры.

Не ограничиваясь только чтением левых поэтов и манифестов левых художников, я пробовал в те годы себя в сочинении стихов, казавшихся мне современными и убедительными. Правда, это мнение разделяли и мои товарищи, и даже редакции газет и журналов, в которых печатались мои потуги. Вот, например, одно мое стихотворение о весне.

Вернулся из дальних угодий
К земле молодой Сварог.
Синим вином половодий
Напилась вдоволь Земля.
Смеется пастуший рог
Голым веселым полям.
Облаков белогрудых творог
На кубовой скатерти неба,
И ответное небо
В тарелках луж на дорогах.

* * *

И в нашем городе сером

После долгого сна
Гуляет по мокрым скверам
Радостная весна.
Тает холодный туман души
В свете апрельского солнца.
Кто-то белые ландыши
Бросил в мое оконце.
И меня на улицу грязную
Увлек весенний поток
Догонять, молодость празднуя,
Мелькнувший красный платок.

Отвергая авторитеты классиков, в погоне за новизной, мы подчас не замечали, как много поглощали мы, наряду с хорошим, немало вредного, наносного и случайного.

С благословления Вячеслава Иванова я выехал в Москву с Георгием Крутиковым для поступления в мастерскую П. Кузнецова, но уже в дороге мы решили с ним поступать только к К. Малевичу, казавшемуся нам самым передовым, самым революционным художником.

Москва поглотила наивных провинциалов, оглушила нас шумом и лязгом, кричащими плакатами, динамикой жизни. Наша мечта сбылась — мы попали к Малевичу. И с этого момента началась быстрая деформация всех наших представлений и убеждений. Малевич разработал сложную теорию о разложении живописи. Его аналитический метод живописи, начиная с последних импрессионистов, начиная с Сезанна, через 8 моментов кубизма, через футуризм к супрематизму — к беспредметной живописи, к черному квадрату, символическому образу смерти живописи. Мы внимательно слушали мудрствования нашего учителя. Мы слушали его, развесив уши, не видя и не понимая, к чему он нас ведет. Где вся эта плеяда беспредметников-супрематистов? Где Сенькин, Кудряшов, Завьялов, Суетин, Шапиро, Мейерзон и другие?

Ни один из них не оставил после себя хотя бы крупицу той славы, той временной славы, какая была у их учителя. Но далеко не одними «измами» интересно было то время.

Кто помнит то время, когда весь советский народ напряженно боролся за самое существование республики, время, когда наступал на Москву Деникин и левые художники во главе с Маяковским совершенствовали свое могучее оружие слова и плаката, кто помнит это время, такое суровое и одновременно такое лирическое, время, когда только еще поднимался Есенин, тогда уже буйный от молодости и распиравшего его таланта, время увлечения Камерным театром…

Кто помнит это время, тот никогда не забудет ту могучую волю к борьбе за советский строй, которая крепла день за днем по мере возраставшей опасности извне. Контрреволюция наседала с юга, с севера, с востока. Почти с первых же дней своего приезда я вступил в ячейку сочувствующих и попал таким образом в самое ядро революционно настроенной художественной молодежи в Гос. худ. мастерских. Большая дружба моя с Аркадием Мордвиновым (ныне председатель Всесоюзного комитета по делам архитектуры) открыла мне глаза на многое, чего я раньше и не предполагал. На год старше меня, он по своему политическому и общекультурному развитию стоял на много голов выше своих сверстников. Превосходно разбираясь в вопросах искусства и особенно архитектуры, глубоко знающий наших русских классиков литературы, философию древних, творения Энгельса и Маркса, он умел в простых ясных словах, при самой требовательной и при самой примитивной аудиториях, донести до слушателя всю мудрость великих учителей прошлого и ясным, доходчивым языком раскрыть и объяснить происходящие вокруг нас события.