Усто Мумин: превращения

Я очень рад и польщен, что нахожусь сейчас на вечере, который отмечает 50-летие А. В. и 25-летие его творческой деятельности в Узбекистане. Эти 25 лет в Узбекистане уже дают право ему называться одним из старейших художников Узбекистана. И сейчас, когда мы обсуждаем его творчество, как-то хочется говорить только хорошее о его работах, о его деятельности в Узбекистане и хочется вспомнить совместную нашу работу с ним.

Я знаю А. В. с 1926 года, и что мне всегда в нем нравилось с самого начала — это большое знание быта, обычной жизни узбекского народа, и вот это чувство любви к этому народу, оно всегда подкупало и ярко было заметно во всех его работах, даже в тех, которые несколько идеологически не совсем являлись полноценными, но даже в них это любование всем тем, типично узбекским, чувствовалось и чувствуется сейчас во всех его работах, будь то иллюстрация, будь то плакат и т. д.

Сейчас тов. Рождественский сказал, что после моего выступления тебе нечего будет сказать, и сам А. В. говорил, и Зуммер, и Рождественский говорили и действительно полноценно раскрыли такого художника. Я только хочу сказать о том, что этот художник — он очень своеобразный. Обратите внимание: его работы сразу отличимы, сразу видны — это Усто Мумин, он видит все своими глазами. Вот работы некоторых художников кого-то напоминают, иные Репина, иные Дейнеку и т. д., одним словом, под кого-то. А вот Усто Мумин всегда свой. Некоторые будут говорить, что часть его работ сделана под иранскую миниатюру — ничего подобного, именно своими глазами, своим почерком. Это основная характерная черта Усто Мумина, и то, что говорится о стилизации, что приписывалось и Чепелевым, я все-таки считаю неверно. Это именно своеобразный национальный художник. Тут он воспринимал только эту страну — Узбекистан, он создал какую-то долю Узбекистана и показал по-своему, он делает каждый свой рисунок каким-то узбекским. Может быть, в его работах есть минусы, но это все не снижает национального достоинства рисунка. Особенно это заметно даже в его умении найти национальное. Тов. Зуммер подметил правильно, вот в работах в Уйгурском театре взять это знание быта. Вот работа над дверью, здесь он абсолютно точен, тут не скажешь, что человек не знает Узбекистана, он знает его документально, дает его так, что веришь. Если эту работу увезти в Москву и показать людям, которые не знают Узбекистана, они поверят, что именно так, что так именно там одеты люди, что такие у них лица и т. д. Не каждый художник знает страну, место, где он работает, и может передать это так точно. Некоторые из нас, художников, до сих пор не знают много такого, что нужно было бы знать, хотя мы живем в Узбекистане и очень давно. Нет у нас любопытства к той стране, где мы живем, у него же — есть, у него до сих пор есть какое-то беспокойство, это вечные искания — человека ищем. Даже по тому примеру, который он привел относительно Улугбека, это желание во что бы то ни стало найти самую высшую кульминационную точку образа, облечь в какие-то формы этот спектакль именно национальный, именно про великого узбека того времени, и облечь это в такие формы, которые были бы характерны для этого спектакля, и он ее нашел как художник вдохновенный. Это его очень хорошая черта, которую ему привили газеты и журналы. Работа в печати, острота взгляда газетчика, журналиста… Он наблюдателен, он умеет быстро схватывать все нужное, и его работа в печати воспитала его и в идеологическом отношении, он становится не совсем неразборчивым, каким был вначале. Он просто замечательно сказал о том, как он воспринял Самарканд, я как-то сам как будто бы присутствовал при этом. Это безоговорочное восприятие, он увидел красоту, пошел и стал рисовать эту красоту. Позднее он стал более разборчив, именно печать, среда, в которой находился, все это воспитало его по-настоящему, как советского художника. И мы видим, как постепенно он приближается к жизни. Он поехал в Ташкент, и действительно — какая разница, какие полноценные работы, сколько наблюдательности, сколько старания — подчеркнуть все характерные национальные черты. Вот какая обувь у пастуха, он зарисовал ее и потом уже никогда не ошибется, никто не скажет, что это узбекская обувь или туркменская обувь — нет, это именно таджикская. Он умеет во всем найти это национальное, и это хорошо, это так нужно, это правда, это жизненная правда.

Когда же он отрывается от жизни, тогда получаются не совсем хорошие вещи.