Усто Мумин: превращения

И вот одна тема, тема фольклора, тема объединения с народной литературой, народным искусством, она, на мой взгляд, спасает последние работы А. В. У него два героя литературных на одну стать — это Ходжа Насретдин, это Дивана Машраб. Кто же они такие? Да прежде всего это нужные для узбекской живописи персонажи, вследствие своей популярности. Но вы знаете, Ходжа Насретдин фигурирует и на театре, фигурирует и в фильме, и это вполне понятно, потому что его знают и его любят, и он в себе носит те здоровые зерна издевки над богатыми. И эта картина «Похождения Насретдина» задумана была как такие современные узбекские запорожцы, это момент смеха, когда весь базар ложится со смеха оттого, что Ходжа Насретдин продал ишака с отрезанным хвостом и на негодование заметивших покупателей вынимает из хурджума хвост и говорит, что хвост можно приобрести отдельно. Здесь перед нами хорошо наблюденные типажи определенной социальной прослойки. В то время как пыжатся баи, негодуют, возмущаются, как это такого почтенного человека так разыграл этот нищий, в это же время простонародье, ремесленники с наслаждением хохочут над этим одураченным баем. И все же вот эта условность, ограниченность декоративного панно, она здесь делает то, что эта картина хорошо смотрится, с интересом читается, перед ней останавливаются, ее разбирают, но тут нет весомости, той телесности, какая отличает этого запорожца у Репина, когда вы слышите, как он хохочет и вы не можете в этом не участвовать, здесь [такое] все же не достигается.

Дивана Машраб — конец XIX[520] века. Местные ученые говорили о том, как надо было бы популяризировать этот пример былого свободомыслия, продукт умственной жизни народа, который постоянно вел споры с докучным богословием и всегда одерживал над ним верх. Это 1895 год[521], время было достаточно смирное, чтобы можно было заподозрить, что этого деятеля гримируют под антирелигиозную пропаганду. Вот X<пропуск> говорит о том, как его имя известно положительно каждому туркестанскому туземцу (читает)…[522]

И вот изображению этого юродивого, обличителя власть имущих, заступника за простой народ, посвящает свою серию Усто Мумин, и если сейчас перед вами только наметились портретные главы, уход из Намангана в жизнь дервиша-диваны и, наконец, финал жизни, когда перед властителем города резко говорит Дивана, бесстрашие которого и готовность к казни удивляет этого властителя.

25 лет жизни, 25 лет творчества вынес сегодня на наш суд А. В. Скажем ли мы ему, что результаты его творчества привели к тому, что новые темы для него оказались не по силам, что в новой жизни ему места нет? Я думаю, по совести, что мы этого сказать не можем.

Вот художники, которые исходили из более вредной традиции, из традиции религиозного искусства — наши палешане. Ведь искусство Узбекистана никогда религиозным не было, религиозное искусство, по счастью, было запрещено, была живопись только светская — стенопись или книжная иллюстрация. А посмотрите, как нашли себе место в современности палехские лаки, которые выставляются одновременно с картинами реалистических художников, которые имеют такие же звания и отличия, какие имели другие художники — художники, уже определившие эти традиции, идущие чисто реалистическими путями. Это давалось им не без борьбы, не без ломки, в большой работе над собой.

Вот так пишет Н. Зи.<пропуск>-палешанин[523]: «Мне хотелось показать, что мы не случайные попутчики в своем строительстве новой жизни, а непосредственные участники этой жизни. Мы люди искусства и хотим добиться того, чтобы искусство наше было пролетарским и было доступно трудовым массам».

Пожелаем же этого и сегодняшнему нашему юбиляру.

(Аплодисменты)

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ: