Устроители Святой Руси

Можно по-разному относиться к трактовкам этого праздника, которые сочиняют различные политики, но не зависимо от тех глупостей, что особенно густо звучали в эти дни, остается неизменной высокая, духовная наполненность этого праздника.

Сейчас очень многое зависит от способности каждого из нас ощутить свое единство с народом. Разумеется, нет и не может быть в человеческом устроении никакого единства между бедными и богатыми. Но что не возможно у человека, возможно у Бога.

И такое ощущение сейчас, что подобно девочке Матроне, дочери казанского стрельца, мы стоим среди углей братоубийственного пожара Октябрьской революции и ельцинского дня примирения и согласия с бесстыдным ограблением всей России…

И вот среди черных углей завернутая в вишневое сукно икона.

Это и есть нынешний праздник.

Это уже не только праздник иконе.

Это праздник-икона, неведомо каким чудом явившийся нам посреди разгула русофобии.

Этот праздник-икона подобен той иконе, которая была обретена на казанском пожаре. А сами мы подобны пожилому священнику Ермолаю, поднявшему эту икону из углей.

И сумеем ли мы превратиться из Ермолаев в Гермогенов, зависит не только от обретенной Божьим чудом иконы-праздника, но и от нас самих. От нашей веры в возможность спасения и обретения России!

Память – 17 февраля (2/3 марта, 12 (25) мая и 5 (18) октября).

О великий угодниче Христов, святителю отче наш Ермогене! К тебе, молитвеннику теплому и предстателю пред Богом непостыдному, усердно притекаем, в нуждах и скорбех наших утешения и помощи просяще. В древнюю годину искушений, внегда обышедше обыдоша страну нашу нечестивии врази, Господь яви тя Церкви Своей столпа непоколебима и людем российским пастыря добра, душу свою за овцы положивша и лютыя волки далече отгнавша.

Ныне убо призри и на ны, недостойныя чада твоя, умиленною душею и сокрушенным сердцем тебе призывающия. Крепость бо наша в нас оскуде и вражия ловления и сети обыдоша нас. Помози нам, заступниче наш! Утверди нас в вере святей: научи нас всегда творити заповеди Божия и вся предания церковная, от отец нам заповеданная. Пастырем нашим буди архипастырь, воином вождь духовный, болящим врач, печальным утешитель, гонимым заступник, юным наставник, всем же благосердый отец и за вся теплый молитвенник; яко да молитвами твоими ограждаеми, непрестанно воспоем и прославим всесвятое Имя Живоначальныя Троицы, Отца и Сына и Свягаго Духа во веки веков. Аминь. (Из акафиста.)

Серафимушка

В очерке к столетию со дня кончины преподобного Серафима, Борис Зайцев вспоминал, что в юности ему пришлось жить всего в четырех верстах от Сарова…

«Мы жили рядом, можно сказать под боком с Саровом, и что знали о нем! – пишет он. – Ездили в музей или на пикник… Самый монастырь – при слиянии речки Саровки с Сатисом. Саровки не помню, но Сатис – река красивая, многоводная, вьется средь лесов и лугов. В воспоминании вижу легкий туман над гладью ее, рыбу плещущую, осоку, чудные луга…

А в монастыре: белые соборы, колокольни, корпуса для монахов на крутом берегу реки, колокольный звон, золотые купола. В двух верстах (туда тоже ездили) – источник Святого: очень холодная вода, в ней иногда купают больных. Помню еще крохотную избушку Преподобного: действительно, повернуться негде. Сохранились священные его реликвии: лапти, порты – все такое простое, крестьянское, что видели мы ежедневно в быту. Все-таки пустынька и черты аскетического обихода вызывали некоторое удивление, сочувствие, быть может, тайное почтение. Но явно это не выражалось. Явное наше тогдашнее, интеллигентское мирочувствие можно бы так определить: это все для полуграмотных, полных суеверия, воспитанных на лубочных картинках. Не для нас.

А около той самой пустыньки святой тысячу дней и ночей стоял на камне, молился! Все добивался – подвигом и упорством, взойти на еще высшую ступень, стяжать дар Духа Святого – Любовь: и стяжал! Шли мимо – и не видели. Ехали на рессорных линейках своих – и ничего не слышали»…

«Не для нас»…