Усы

Несколько мгновений он постоял, разглядывая Аньез в слабом, падающем из гостиной свете, затем вышел, не слишком–то успокоенный. Ночь он провел на диванчике, лежа без сна, подложив руки под голову и повторяя разработанный днем план, который твердо решил привести в действие, несмотря на вечерний приступ безумия Аньез: во всем потакать ей, связаться, без ее ведома, с Жеромом, найти психиатра; его слегка успокаивало само обдумывание деталей — как преодолеть ту или иную трудность этой программы, как устроиться, чтобы звонить, не оставляя Аньез одну. Вдруг его внимание привлек красный глазок автоответчика, который они забыли прослушать, вернувшись из ресторана. Сведя звук до минимума, он приложил ухо к микрофону и выслушал запись; звонил Жером, явно встревоженный, потом отец, как всегда напоминавший им о традиционном воскресном обеде, следом какая–то журналистка, хотевшая поговорить с Аньез, и опять Жером — этот его звонок они слышали, но не сняли трубку. Он записал имя журналистки и стер сообщения. К концу ночи его все–таки сморило, и он задремал с мыслью о том, что не спал уже двое суток и столько же времени не брился как следует, а ведь ему нужно быть в хорошей физической форме для предстоящей трудной борьбы.

Телефон зазвонил в тот самый миг его сна, когда он решал, как правильнее говорить — усы или усики? Какой–то неведомый собеседник отвечал ему, что можно и так и эдак — называют же бакенбарды бачками! — сопровождая свою речь противным скрипучим хихиканьем, наводившим его на мысль, что он имеет дело с «психушником» и что следующим номером программы будет намек на необходимость кастрации.

Благодаря этому совпадению, голос Жерома в трубке совершенно не удивил его, он тотчас пришел в себя.

— Ну, так ты намерен объяснить мне, что случилось?

— Погоди минутку!

Он собрался прикрыть растворенную почему–то дверь спальни, чтобы Аньез не услышала их разговора, но, заглянув в комнату, обнаружил, что ее там нет, как нет ни в кухне, ни в ванной, ни в туалете, которые он торопливо обследовал.

— Аньез не у тебя? — спросил он на всякий случай, опять схватив трубку.

— Нет, с какой стати?!

Он поколебался, решая, что ему делать — бежать на поиски или же воспользоваться отсутствием Аньез, чтобы обсудить ситуацию с Жеромом. И склонился ко второму варианту, зная, что нужно действовать быстро — не дай бог она вернется и застанет его за этой беседой! Если она вообще вернется, если она не умерла, если не притаилась в стенном шкафу, чтобы оттуда шпионить за ним!

— Слушай, — начал он, удивляясь четкости собственного голоса. — Аньез серьезно больна. У тебя нет на примете хорошего психиатра?

После долгой паузы Жером сказал:

— Есть. А что с ней?

— Она ведь звонила тебе, верно? Позавчера?

— Нет.

— Разве она не звонила, чтобы сказать… — он запнулся, не решаясь договорить.

— Сказать что?

— Сказать… — и он решительно закончил, словно в воду бросился, — что я никогда не носил усов.

Новая пауза.

— Не понял! — сказал наконец Жером.

И опять наступило молчание.

— Ладно, я объясню, — продолжал он. — Ты ведь наверняка заметил, что я сбрил усики?

Это непривычное уменьшительное слово странным образом испугало его самого. Жером хихикнул — таким же скрипучим смешком, как тот, во сне.

— Ни усиков, ни усов ты не сбривал, дружище! Вот, значит, в чем у вас проблема?

Он вцепился в диванный поручень. Так! Теперь карусель завертелась в обратную сторону! Нужно остановить ее, во что бы то ни стало соскочить на твердую землю. Спокойно, только спокойно!

— Именно в этом, — с трудом выговорил он. — Ты звонишь из агентства?

— Представь себе, да!

— Ну так спроси у Замиры.

— Замира в кафе, но, уверяю тебя, я могу ответить и за себя и за нее, только объясни, Христа ради, в чем дело?

— Ты можешь поклясться, что ни Аньез, ни кто–либо другой не просили тебя говорить мне это?

— Говорить, что ты носишь усы?

— Нет, наоборот, что я никогда не носил их. Послушай, Жером, что бы она тебе ни наболтала, ты должен мне все рассказать. Это крайне важно. Я знаю, на первый взгляд это кажется дурацкой шуткой, но тут не до шуток.

— Знаешь, мне и правда трудно поверить, что ты не шутишь, но, если хочешь, я могу торжественно поклясться, что Аньез мне не звонила и что у тебя нет никаких усов. Только щетина — со вчерашнего дня. Кстати, я еще тогда прошелся по этому поводу.

Жером говорил уже без всякой насмешки, мягким, дружеским тоном:

— Значит, если я правильно понял, вы с Аньез убеждены, что ты носил усы, так?

— Нет, только я один, — признался он, почти счастливый от возможности говорить наконец откровенно, отвечать, как школьник учителю, который знает верный ответ и, если что, поправит.

— А Аньез?

— Аньез утверждает, что усов не было.

Он собрался было рассказать про Яву, но Жером перебил его:

— Слушай, я все–таки надеюсь, ты меня не разыгрываешь…

— Мне не до розыгрышей.

— Тогда, мне кажется, дела и впрямь неважнецкие. Но только не у Аньез. Ты слишком много работал последнее время…

— Ты тоже.