Усы

У самого горизонта ползло грузовое судно. Вынув из кармана рубашки пачку сигарет, он тоже закурил, но сигарета оказалась влажной — видимо, промокла, когда он одевался на пляже. Тщетно он затягивался, сжимая в зубах размякший фильтр; наконец он раздавил сигарету в пепельнице, задев попутно колено Аньез, и пробормотал:

— Пойду приму ванну.

— А я после тебя! — откликнулась Аньез, когда он уже зашел в ванную комнату, оставив дверь открытой. И добавила: — Ну и дурацкие же здесь ванны, такие маленькие!

Он пустил воду, опершись на край ванны, и в самом деле небольшой — в ней можно было только сидеть, и уж конечно не вдвоем. Подойдя к раковине, он увидел на полочке две зубные щетки, полупустой флакон жидкой пасты made in Hong—Kong, множество баночек с кремами и прочей женской косметикой. Он чуть не опрокинул одну из них, беря с полочки прямоугольное зеркало, чтобы водрузить его на край ванны, прислонив к стене. Убедившись, что оно не упадет, он разделся, достал свой бритвенный прибор, положил его рядом с зеркалом и уселся в теплую воду. Ванная освещалась только крошечным, размером с отдушину, оконцем; в ней царил уютный, какой–то подводный сумрак, в лад которому приятно звучала мерная капель из разлаженного кондиционера.

Было прохладно, в такой прохладе хорошо дремлется. Сидя по пояс в воде, он развернул зеркало так, чтобы лучше видеть лицо. Усы были густые — как прежде. Он разгладил их.

— Сходим вечером в казино? — лениво спросила Аньез.

— Если хочешь.

Он тщательно взбил пену в чашке, наложил ее на щеки и подбородок и дочиста выбрил их. Потом, не колеблясь, взялся за усы. Ножниц у него не было; в результате первичная расчистка отняла довольно много времени, зато бритва быстро делала свое дело — волоски градом сыпались в воду. Чтобы лучше видеть, он переставил зеркало себе на живот, прислонив к коленям, — так было удобнее исследовать лицо вблизи.

Твердая рамка резала тело, ощущение было неприятное. Он вторично наложил пену, снова выбрился — еще старательнее. Пять минут спустя на лице его не осталось ни единого волоска, но этот факт никак не отозвался в нем, он просто констатировал: я делаю то, чего нельзя не сделать. Еще немного пены; пышные белые хлопья падали то в воду, то на зеркало, которое он несколько раз вытер ребром ладони. Он опять прошелся бритвой по верхней губе, да так усердно, что ему почудилось, будто лезвие добралось до самых потайных, доселе скрытых неровностей кожи в этом узком месте лица. Странно: выбритая губа не отличалась цветом от щек, хотя они сильно загорели под жарким солнцем; впрочем, это можно было объяснить царившим в ванной полумраком. Отложив на минуту бритву, но не складывая ее, он взял в обе руки зеркало, приблизил его к лицу так, что оно даже слегка затуманилось от его дыхания, потом снова прислонил к коленям. В окошечке ванной виднелись ветви дерева и синий клочок неба. Стояла тишина, нарушаемая только капелью кондиционера да шелестом страниц, которые переворачивала Аньез. Ему нужно было бы передвинуться, вытянуть шею и заглянуть в приоткрытую дверь, но он этого не сделал.

Вместо того он взял бритву и опять принялся скоблить верхнюю губу.