Утерянная Книга В.

В тридцати шагах от поселения Бараз останавливается, снимает сандалии, потом склоняется и разувает царицу. Надевает ремешки сандалий на толстые указательные пальцы и, пригнувшись, скользит в сторону шатров абсолютно бесшумно. Закрой Вашти глаза, никогда не догадалась бы, что он здесь. Она закрывает глаза. И снова переполняют ощущения от простора вокруг – неба, ветра, который щекочет кожу. Когда тебя держат взаперти, без свежего воздуха, когда долго не видишь дня и ночи, невозможно предугадать, что, наконец выйдя на свободу, испытаешь ужас, граничащий с болью. Вашти не слышит Бараза и пугается. Но он здесь, оглядывается. И она продолжает следовать за ним, пытаясь повторить его движения, напоминающие краба. Сделай это, говорит она себе. Только это. А завтра… или уже сегодня, позже, будет время на…

Вашти опять отвлекается. Новое ощущение. Никто другой, например Эсфирь, не обратил бы на него внимания. Всего лишь песок под ногами и вокруг. Однако Вашти ни разу за двадцать восемь лет жизни (как легко забыть, что она молода, прежняя царица) не ходила босиком, и вместе с волнением к ней возвращаются воспоминания об омовениях в юности. Как хлестали и царапали эвкалиптовые ветви. Когда старая банщица заканчивала свою работу, Вашти была вся розовая, а кожу покалывало и щипало, но всегда хотелось еще. Вавилонские бани – своего рода уроки чувственности. Ахашверош положил им конец, как и всем традициям, которые, по его мнению, мог легко заменить своими. Поначалу Вашти очень разозлилась. Как смеет он, бывший слуга, диктовать правила? Но позже простила, когда стала испытывать к нему необъяснимую нежность. Он не настоящий царь, как ее отец и дед, чьи лица всегда оставались невозмутимыми. Он был маленького роста, легко поддавался внушению и боготворил ее до такой степени, что нередко, раздеваясь, она видела, как с его губ капает слюна. Власть была у нее, и он знал это, так что она давала ему свободу в выборе игрушек, хотя никогда не переставала скучать по омовениям. Кожа помнит упругость ветвей даже теперь, когда Вашти скользит по песку следом за Баразом.

Просто скользи, говорит себе Вашти. Сосредоточься. Почти три года она провела под землей, в заточении. Казалось бы, за это время можно истощить весь запас мыслей, вернувшись в каждый миг в прошлом по сто миллионов раз. Однако стоит учесть и безумие. Сначала, попав в подземелье, она действительно только и делала, что думала обо всем. Мысли крутились бешеным колесом сожаления и злости, Вашти билась о стены и царапала их: «Надо было сделать, как он хотел; надо было плюнуть ему в лицо; надо было убить себя; надо было подговорить стражу против него; надо было сделать, как он хотел…»

Круговерть мыслей окончательно свела бы ее с ума, если бы Вашти их не остановила. Перекрыла их поток. Оцепенела. А сейчас Вашти следит за Баразом, и к ней возвращается жизнь. Возрождение не поддается контролю, ум словно пытается наверстать время, проведенное в забытьи, – мысли мечутся со скоростью падающих звезд. Она пытается имитировать походку Бараза и вспоминает, как отец критиковал плоские своды ее стоп, считал их неподходящими к узким пяткам и длинным пальцам. Стопы крестьянки, выдававшие в ней что-то приземленное. Тембр же отцовского голоса вызывает воспоминания о его смерти – прямо на троне, во время речи, когда с потолка упал плохо закрепленный канделябр и раскроил ему череп. Сколько чувств тогда охватило пятнадцатилетнюю Вашти: ужас, благоговение и очень сильное любопытство при виде разбитой головы отца… Но тут же главный придворный советник сгреб ее в охапку и толкнул прямо в руки Ахашвероша, стоявшего, как всегда, наготове. Отец казнил бы советника, узнав, к чему привел тот жест. Однако Ахашверош хотя бы поддавался обучению или, по крайней мере, внушению.