Утятинский демон. Книга вторая

Больше Борис Аркадьевич не попадался. Не вступал ни в какие альянсы, на первых порах не работал с посредниками. Оглядываясь на прожитую жизнь, он даже был благодарен судьбе и правоохранительным органам за отсидку. Его ремесло вызывало уважение у сокамерников, да и силы еще были – за себя умел постоять. В тюрьме он обзавелся полезными знакомствами как в среде уголовников, так и теневиков. В Успенске он благодаря этому вышел на другой уровень. Отсиживал свой рабочий день в часовой мастерской, получал благодарность за высокое качество работы. Вечером возвращался в свою малогабаритную двухкомнатную квартиру, готовил себе ужин. Заходи, участковый: дома никаких инструментов, относящихся к прежней профессии. Да и в гараже кроме новенькой «копейки» ничего нет. Кто же подумает, что все инструменты – в соседней квартире, где с некоторых пор поселился вдовый отставник? А из кухни этой квартиры можно было попасть в подвал. Борис Аркадьевич никогда не заходил в гости к соседу. По крайней мере, никто не видел его входящим в дверь. К тому же жилец слыл домоседом. Поэтому в соседскую квартиру ни разу не залезли грабители. А к Борису Аркадьевичу в первый год влезали дважды. Поживились изрядно: взяли кое-что из бытовой техники, что-то из коллекции часов. Впоследствии большую часть похищенного удалось вернуть. В обоих случаях это были заезжие: местных сразу известили, что Наппельбаума трогать не стоит.

В последующие годы он жил спокойно. Работал уже только на заказ. Иногда консультировал. Авторитет его был высок чрезвычайно. В цепкой памяти хранились все сколько-нибудь приметные камни и изделия, особенно те, за которыми тянулся криминальный след. В их среде фраза «хоть Наппельбауму покажи» означала, что вещь гарантированно чиста.

В конце девяностых Борис Аркадьевич полностью отошел от дел. Иногда выезжал на консультации по просьбе уважаемых людей, но у себя дома никого не принимал, кроме нескольких давних знакомых. Знакомых с каждым годом становилось все меньше – годы. Но шлейф прежних знакомств тянулся за ним, дурацким образом представлявший его в глазах обывателей каким-то доном Карлеоне Успенского разлива. Так бы и дожил он без потрясений и потерь, если бы…

Старик раскрыл альбом. Вот бабушка, дедушка. Вот молодые еще папа и дядя Рувим. Вот папа с мамой. Вот он трехлетний – круглолицый малыш в матроске на коне из папье-маше. А вот эту фотографию сделал дядя Рувим после бабушкиных похорон. Нескладный худой подросток Боря держит за руку маленькую сестренку Фиру. Здесь она еще не та вечно испуганная девочка, а веселая бабушкина любимица. Взгляд хитренького щеночка, способного на любую каверзу. Это потом Мария Давидовна, ставшая единоличной правительницей дома, лишила дочь имени, желания попроказничать, а заодно и радости, и воли. Дядя Рувим хоть налево мог сходить…

Борис Аркадьевич вытащил из ящика стола простой конверт и достал из него фотографии, которым не было места в семейном альбоме. Катя. В шортах и футболке, на голове дурацкий козырек, над которым стоят дыбом ее буйные кудри. И хитрое выражение мордочки дворового песика, который готовится совершить какую-нибудь каверзу. Это удивительно, что никто в Утятине не видит их сходства. Может быть, дело в том, что Земфиру Рувимовну запомнили такой, какой она стала после смерти бабушки: робкой и застенчивой, словно напуганной чем-то на всю оставшуюся жизнь. А Катя так и осталась шкодливой дворняжкой с примесью благородных кровей: внешность Наппельбаумов, деловая хватка Кузнецовых, отвага Барташевских. Впервые он увидел ее фотографию, когда разбирал вещи Земфиры после ее смерти. Тогда, 22 года назад, он был еще довольно крепким мужчиной, но, увидев явно современную цветную фотографию маленькой Фиры, впервые в жизни почувствовал перебои в сердце. После минутного замешательства понял: это дочь Миши. И вдруг с восторгом осознал, что ничего не кончается! Вот оно, продолжение его семьи! Ушла Фира, не будет его, но есть Мишины дети, в которых, может быть, воплотятся чаяния его ушедших в иной мир родных. С тех пор он старался не упустить их из виду. Не помогал материально, а просто приглядывал. Точно так же следил он и за Идой. Но в Идину судьбу за сорок лет их свойства ему пришлось трижды вмешаться: когда в 70-х была растрата в Утятинском универмаге и ее пытались сделать «паровозом», когда в начале 90-х на ее смешной бизнес наехали рэкетиры и в прошлом году, когда она сама явилась к нему с неправдоподобной историей об алмазе «Отблеск зари». Впрочем, в последнем случае он за эту помощь получил столько, сколько не зарабатывал за несколько самых удачных лет. Да, а в судьбу детей он не вмешался ни разу. Уже нет мальчика. Вот, пытается спасти Катю. Но кажется, опоздал.

Кому позвонить?

– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич. Дима, у тебя есть выход на Когтя? Мне нужен посредник. Я понимаю. Но, Дима, мне очень нужен посредник.

Ничего не случилось