Татьяна Ивановна внезапно подумала: я, когда говорила Коле, что у меня близких нет, о ком душа болит, о ней не подумала. Одинокая, надоедливая порой, весь прожитый день будет пересказывать… А ведь мы последние годы друг друга поддерживали… И Ирина Михайловна об этом помнит. А я забыла.
– Что вы, Ирина Михайловна. Тетя Таня о вас вспоминала. Она сказала, буду для нее вещи собирать, вас попросить помочь. Вы не откажете. Я ведь в Успенске семь лет не была.
– Помогу, Греточка, конечно, помогу. Вот твой телефончик. Я зарядила. Тут звонков не отвеченных… У вас, молодых, друзей много…
– Это не мой телефон, тетин. Она специально дала, чтобы я со всеми связалась. А мой пропал, когда я в больнице лежала.
– Так давай я этот потом заберу. А то и здесь пропадет.
Татьяна Ивановна нашла в телефоне «Надежду».
– Девушка, я по поводу больной Кожевниковой. У нас, наверное, задолженность? Я из больницы сама звоню, расплачусь на днях.
Девушка на телефоне через паузу сказала:
– Соединяю вас с главврачом.
Ну, начинается…
– Здравствуйте, я по поводу Кожевниковой…
– Кто вы, представьтесь.
– Я ее племянница, Маргарита.
– Пурит?
Надо же, откуда фамилия ей известна? Ах, да, я же паспорт на вахте оставляла. Там, наверное, записывают.
– Да. Я за тетю вовремя не заплатила, сама в больницу попала. Вы, пожалуйста, квитанцию…
– Ничего не надо.
– Как? Вы ее выгнали?
– Как вас по отчеству?
– Не надо по отчеству! Говорите, где тетя?
– Ваша тетя умерла.
Ирина Михайловна, жадно прислушивавшаяся к разговору, зарыдала, уткнувшись в казенное одеяло.
– Как умерла? Она же вроде ничего была…
– Несчастный случай. Она пошла в душ и там потеряла сознание. Мы оказали ей необходимую помощь, вызвали специалистов. Они не сочли возможным ее перемещать. У нее была серьезная травма головы. Все необходимые манипуляции были проведены, но организм ослаблен болезнью. Словом, она прожила еще четыре дня и умерла.
– Где она?
– В нашем морге. Мы хотели с вами связаться еще при жизни, но она от травмы потеряла память. Мы спрашиваем: «Как связаться с Маргаритой?», а она «Ничего не помню».
– Я сама в больнице. Она бы меня и не нашла. Я приеду завтра, заберу тело. Только с транспортом определюсь.
– Ваша тетя оставила на случай смерти необходимые распоряжения.
Татьяна Ивановна напряглась. Какие еще сюрпризы приготовила ей нищенка Таня?
– Какие распоряжения?
– Она желала быть похороненной на родине, поэтому распорядилась о кремации.
Татьяна Ивановна точно об этом говорила. Но не думала, что это оформлено в виде ее распоряжения. Что-то она подписывала. Но не вдумывалась, что именно.
– Да, в Утятине. И когда мне можно забрать тело?
– Поскольку мы не могли с вами связаться, то церемонию назначили на завтра на девять.
– Переиграть нельзя?
– Нет, там очередь.
– Я приеду. – Татьяна Ивановна бросила трубку на кровать и спросила плачущую Ирину Михайловну:
– В чем меня привезли?
Она непонимающе глядела на нее сквозь слезы. Потом сказала плачущим голосом:
– Грета, ты не о том думаешь. У тебя тетя умерла, а ты о тряпках. И даже слезы не пролила.
– Я поплачу еще, когда у меня будет время, – жестко ответила Татьяна Ивановна, направляясь к двери. – А сейчас, как вы справедливо изволили заметить, мне надо думать о похоронах. А для этого мне надо попасть домой. На улице октябрь. Чем из одежды я располагаю?
– Да ничем, – семеня за ней, ответила соседка. – В сорочке тебя на носилки погрузили, одеялом прикрыли, с тем и отправили.
– Так, значит, одеяло есть. Давайте его сюда, завернусь и на такси доеду.
– Ну, не надо так уж по-сиротски, – вмешалась в разговор соседка по палате. – Возьмите у меня одежду, потом вернете.
В дверях они столкнулись с лечащим врачом. Сначала он замахал руками, узнав, что пациентка собирается уходить, но услышав, в чем дело, вызвался помочь. Через десять минут они уже выходили из «Скорой помощи», подбросившей их к родному подъезду.
Ирина Михайловна прошла мимо своей двери и повернула за Татьяной Ивановной на третий этаж.
– Ирина Михайловна, идите домой.
– Как же, Греточка, тебе нужно помочь.
– Я сейчас в ванну. В этом мне помогать не надо. Если хотите помочь, составьте список, кого на поминки пригласить. Я же тетиных знакомых не знаю.
– Хорошо, деточка. Я и кутью сварю.
Наконец-то одна.
Через полчаса, стоя у шифоньера в халате и с полотенцем на голове, она тоскливо разглядывала свой гардероб. Все безнадежно велико. И плевать бы на это, но что скажут ее товарки, увидев якобы племянницу в теткиных обносках? Опять заговорят о наркомании. Вздохнув, она принесла из кухни табурет и полезла на антресоли.
Поставив чемодан на пол и стряхнув с него пыль, Татьяна Ивановна откинула крышку. Семь лет назад она сложила сюда вещи Греты после смерти Густава и ни разу не вынимала. Даже не проветривала. Складывала, подвывая, и все надеялась, что та фотография – просто ошибка. Опять слезы закапали на одежду, когда-то выбранную ими вместе на рынке. Ей шестьдесят, а той всего семнадцать было…