Утомленные вином

Цирроз не был оппозицией, которую можно было запугать или запретить, это была сама судьба, а с судьбой бороться было бессмысленно даже ему.

Ну а пока Ататюрк боролся со страшной болезнью, нам остается посмотреть, как случилось так, что сотворивший невозможное человек не смог победить сам себя.

Настоящее имя Ататюрка — Мустафа. Второе свое имя — Кемаль он получил в военной школе.

Так его стали называть для того, чтобы не путать с другими мальчиками по имени Мустафа. Ататюрком (Отцом турок) он стал в 1934 году после введения в Турции фамилий.

Тяга к удовольствиям проснулась в будущем Гази рано, и злачные заведения он начал посещать, будучи еще курсантом военного училища в небольшом городке в юго-западной Македонии Монастире.

Каникулы он проводил в родительском доме в Салониках., и они стали самым настоящим испытанием для его матери.

В Салониках Кемаль познал свою первую любовь. Ею оказалась дочь военного коменданта Салоник Шевки-паши Эмине. Расстался с нею Кемаль только после поступления в Высшее военное училище (Харбие) в Стамбуле.

— Если бы ты только знала, — глядя в грустные и полные любви глаза девушки, говорил он, — как мне тяжело расставаться с тобой! Но я клянусь тебе, что никогда не забуду тебя, и надеюсь на тебя!

Как вспоминала затем Эмине, Кемаль часто виделся с нею и даже хотел жениться на ней. Да и сам Кемаль не забыл свою первую любовь и много лет спустя, слушая в своей президентской резиденции в Чанкая песню «Моя Эмине», был тронут воспоминаниями юности и с несказанной грустью в голосе заметил, что в сердце каждого мужчины живет своя Эмине.

Правда, в другой раз он говорил, что его первой любовью была молодая гречанка из Салоник, которую он намеревался увезти с собой в Монастыр, и только его дядя Хусейн-ага отговорил его от этой безумной затеи.

И надо ли говорить, как боялась за него уже познавшая властный характер сына мать. Впрочем, она быстро успокоилась: несмотря на все свои увлечения, Кемаль не собирался жениться, и все его мысли были заняты военной карьерой.

Но главное в его отношении к женщинам проявилось уже тогда. Ему нравилось вызывать у них восхищение и оказывать покровительство, но он совершенно не терпел от них ни требований, ни тем более нравоучений.

Во время одного из отпусков он познакомился с дочерью брата отчима полковника Хюсаметтина Фикрие, в чьей судьбе ему будет суждено сыграть столь трагическую роль.

Но куда более печальным было увлечение Кемаля посещать увеселительные заведения и под негромкую музыку потягивать вино, заедая его мезе, как называлась дешевая закуска.

Закончив петь, красивые девушки присаживались за столик к молодым людям, и те угощали их вином. И, ловя на себе их призывные взгляды, Кемаль ощущал, как его с головы до ног окатывала сладостная волна желания.

Матери не нравилось его постоянное отсутствие, и, тем не менее, он вместе с приятелями целыми днями пропадал в кафешантанах и ресторанчиках.

К счастью для него, посещения злачных заведений пока еще не сказывались на его успехах, и осенью 1898 года он блестяще сдал выпускные экзамены, став четвертым по успеваемости.

В том же году Кемаль поступил в Высшую военную школу в Стамбуле — Харбие.

Дисциплина в школе царила палочная в буквальном смысле этого слова, и довольно часто сержанты пускали в ход кулаки.

Как и повсюду, здесь следили за каждым шагом своих воспитанников. Газет молодым людям не давали, а книги разрешали читать только после тщательного отбора.

Большое внимание уделялось религии, алкоголь был строжайше запрещен.

Но запреты, как известно, для того и существуют, чтобы их обходить, и Кемаль с головой окунулся в развеселую столичную жизнь.

Часто он засиживался за карточным столом и только под утро вспоминал, что надо спешить на занятия. Но странное дело — бессонные ночи с вином и картами совершенно не сказывались на нем, и когда он появлялся на занятиях, то выглядел так, словно превосходно выспался.

«Он, — писал Армстронг, — сразу же отчаянно погрузился в жизнь мегаполиса — Константинополя. Ночь за ночью в кафе и ресторанах он играл в азартные игры и выпивал.

В вопросе женщин он был неразборчив. Один силуэт, лицо в профиль, смех мог распалить в нем огонь и толкнуть на то, чтобы заполучить женщину, кем бы она ни была.

Иногда это могли быть греческие или армянские проститутки из притонов на смердящих улицах у моста Галата, куда приходили сводники и гомосексуалисты, чтобы удовлетворить свою похоть; потом неделю или две он мог быть в доме какой-нибудь левантийской госпожи, находящемся в Пангалты; или это могла быть какая-нибудь молодая турчанка в домах для свиданий в Пери или Стамбуле, которая, боясь полиции, приходила, покрытая чадрой, и через заднюю дверь.

Он ни в кого не влюблялся. Он никогда не был сентиментальным или романтичным.

Без угрызений совести он шел от одной женщины к другой. Он удовлетворял свою плоть и все.

По своему мышлению он был целиком восточным человеком: женщины никакого места в его жизни не занимали, они лишь удовлетворяли его сексуальные потребности. Он с головой ушел в развратную жизнь».