Утопия-авеню

Джаспер вернулся к себе в комнату и вложил записку в футляр с гитарой: «Для Формаджо, если ему понадобится». Он надел куртку, взял со шкафа пыльный рюкзак, пошел в лечебный корпус и попросил пропуск, чем очень удивил дежурного врача-психиатра: в лечебнице считали, что у застенчивого пациента агорафобия. Джаспер весьма убедительно соврал, что на него благотворно подействовало общение с Формаджо. Дежурный врач предложил Джасперу взять на прогулку спутника. Джаспер вежливо отказался, объяснив, что хочет самостоятельно перебороть свои страхи, и пообещал далеко не уходить. Молодой психиатр удовлетворился объяснением, выписал Джасперу пропуск, отметил время в журнале учета и дал знать привратнику, что пациенту разрешено выйти за территорию.

За оградой рийксдорпской лечебницы все было другим, но в то же время прежним. Приглушенное утро. Пасмурное небо. Лес пах осенью. Текучий ветерок гонял палую листву. Сосны шелестели и вздыхали. Вороны плели заговоры. С корявых стволов таращились лица. Джаспер старался на них не смотреть. Тропа вилась вверх по склону. Лес поредел. Плавно вздымались и опадали дюны. Неподалеку бился о берег прибой. Шуршала трава. Кричали чайки. Море выглядело грязным. Табличка предупреждала желающих поплавать: «GEVAARLIJKE ONDERSTROOM. VERBODEN TE ZWEMMEN»[161]. Начался прилив. Волны выталкивали гальку на берег и, отбегая, влекли обратно. Вдали, на юге, раскинулся Схевенинген; в пяти милях к северо-востоку виднелся Катвейк. Серый ил, серый песок, все бледно-серое. Осклизлые волноломы косо взрезали бурлящую воду. Джаспер наполнил рюкзак галькой покрупнее. Он убедил себя, что это чище лезвий, надежнее снотворного и не так ужасающе, как веревка. Вдобавок это не травмирует возможных свидетелей. Он надел рюкзак, который теперь весил почти столько же, сколько сам Джаспер. Еще раз мысленно повторил последовательность действий: войти в море; забрести подальше; когда вода дойдет до подбородка, упасть ничком, чтобы рюкзак давил на спину. И принять неизбежное. Присновечный квелюдрин. Милли Уоллес погребли в море. Безбрежное море. Немолчное море. Последнее море.

Джаспер спросил:

– Ты не изменил своего решения?

Джаспер ответил:

– Человек – тот, кто уходит.

Джаспер вошел в море. Оно набралось в ботинки.

Обволокло колени, бедра, поднялось до пояса…

– Не смей, – произнес голос.

Все вокруг смолкло. Ни шума моря, ни ветра, ни чаек.

– Такого конца не изменишь.

Голос говорил по-голландски, с иностранным акцентом, и звучал в голове Джаспера, будто в наушниках.

– Выходи из воды, – сказал голос.

Джаспер решил воспользоваться методом Формаджо и перечислить известные факты. Во-первых, голос обращался к нему напрямую. Во-вторых, голос не желал ему смерти. В-третьих…

– В-третьих, выйди из воды, пожалуйста, – сказал голос.

Джаспер вышел на берег и сел на обломок плáвника.

– Выбрось гальку из рюкзака, – сказал голос.

Джаспер исполнил приказание и спросил:

– А ты кто?

Помедлив, голос ответил:

– Не знаю.

– Как это?

– Этого я тоже не знаю.

– А что ты знаешь?

– О себе самом?

– Да, о себе самом.

– Я – разум без тела. В таком виде я существую уже пятьдесят лет. Возможно, я из Монголии. Я подселяюсь в человека и перехожу из тела в тело при прикосновении. Когда Формаджо пожал тебе руку, я перешел в тебя. Как ты понял, по-голландски я говорю плохо, поэтому… – Голос перешел на английский: – В общем, мне известно очень мало.

– Если ты не знаешь, кто ты, тогда что ты?

– Призрак, дух, предок, ангел-хранитель, бесплотная сущность, бестелесный разум – называй, как хочешь. Я не настаиваю на конкретном определении.

– А почему ты у меня в голове?

– Я узнал о тебе из воспоминаний Формаджо и решил, что Тук-Тук сможет пролить свет на мое происхождение. Я просеиваю воспоминания.

– Значит, во мне ты оказался по случайности?

– Если ты веришь в случайность, то да.

В бледном свете утра поблескивала выброшенная на берег медуза.

– И ты целый день роешься в моих воспоминаниях? Без разрешения?

– А ты спрашиваешь разрешения у книги, прежде чем начинаешь читать?

– Я спрашиваю разрешения у владельца книги.

– «Прощай, жестокий мир!» всего за две минуты превратился в «Не лезь в мою личную жизнь!».