–
Джаспер в полном замешательстве:
– Это Тук-Тук?
–
Голос высокомерный, холодный и решительный.
– А каким же именем тебя следует называть?
–
Джаспер догадывается, что в этой метафоре пес – это он, Джаспер, а хозяин – Тук-Тук. Он смотрит на часы: 7:14. Квелюдрин не действует.
– Почему ты хочешь меня уничтожить?
–
– Это тело? Этот разум? Нет, они мои. Они – это я.
–
– Как это – востребовал? Не понимаю.
Пауза.
–
«Еще одна метафора?»
– Я – цикада? Или ты? Что ты хочешь со мной сделать? Скажи прямо, без обиняков.
–
– Я не хочу умирать.
–
– А иначе нельзя?
–
Джаспер разглядывает свои руки. Тикают часы.
–
– А если я совершу самоубийство?
–
Тук-Тук удаляется.
Под балконом седьмого этажа бурлит поток машин. В воздухе – металлический холодок. Осень. Ворчание города раздается то ближе, то дальше. В домах напротив лучи восходящего солнца отражаются в окнах верхних этажей. Джаспер перебирает в уме возможные варианты.
Первый – прыгнуть с балкона. Лишить Тук-Тука тела.
Джаспер выжидает хоть какой-то реакции, но Тук-Тук не вмешивается.
«Если это – последний день моей жизни, то зачем обрывать его прямо сейчас?»
Второй – вести себя, будто ничего не произошло, будто Тук-Тук не объявил ему смертный приговор. Провести день с Эльф, Дином и Гриффом, давать интервью журналистам, отвечать на вопросы о том, какое впечатление произвела на него Америка и почему Эльф, женщину, пригласили в «Утопия-авеню».
Третий – спуститься к завтраку и рассказать всем, что вечером его убьет Тук-Тук, бес или демон, обитающий у него в голове.
Четвертый – послушаться Тук-Тука, смириться и готовиться к смерти.
«А как это?»
Джаспер чистит зубы, одевается, как для выступления, кладет в карман бумажник, завязывает ботинки, спускается по гулкой лестнице, выходит из вестибюля на Двадцать третью улицу, шагает мимо малоприметных многоквартирных домов, магазинчиков и авторемонтных мастерских, мимо автобусного парка, стоянок и складов, где рабочие в заляпанных маслом комбинезонах смотрят на него, как на бесцеремонного нахала, которому тут делать нечего. В опрокинутом мусорном баке возятся крысы. Джаспер проходит под эстакадой, по которой яростно несутся автомобили. За эстакадой – парк на берегу реки. Гудзон равнодушно струит свои воды к извечному концу. «Я покидаю этот мир». Не через пятьдесят лет, а сегодня вечером. Неизвестно, что задумал Тук-Тук на будущее, но «Утопия-авеню» вряд ли входит в его планы. Значит, и группе осталось существовать всего несколько часов. Если, конечно, Эльф и Дин не захотят продолжить без него. «Я уже наполовину призрак». У сарая какой-то паренек, с виду ровесник Джаспера, втыкает шприц в исколотую руку. Он смотрит на Джаспера, приваливается к стене, игла остается торчать в сгибе локтя. Джаспер проходит мимо. Останавливается, завязывает шнурок ботинка, удивляется, как хитроумно это привычное действие. Какие-то стебельки пробиваются сквозь трещины в асфальте. Крошечные цветы – как искры…
Джаспера окружает людская река, сдерживаемая красным сигналом «СТОЙТЕ»; сигнал сменяется зеленым «ИДИТЕ», и река прорывает плотину. Стекла витрин отражают солнце, отражения солнца и отражения отражений.
В сверкающем зале парфюмерного магазина женщины, будто злобные куклы, таращат глаза на Джаспера. Он берет пробники духов, один за другим, брызгает на руку, от запястья до локтя. Лаванда, роза, герань, шалфей. Сады во флаконах.
– Сэр, – серьезно обращается к нему охранник, – сюда с волосами нельзя.
– Как это? – спрашивает Джаспер.
Охранник щурит глаза:
– Он еще и умничает.
– Я не нарочно, – растерянно говорит Джаспер.
– Вали отсюда!