Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Увлечение коминтерновских экспертов по Китаю параллелями с российским 1917 годом заставило Бухарина высказать на этот счет собственную позицию. «Неверно сразу же выдвигать лозунги, которые мы, к примеру, выдвигали в русской революции во время Керенского. Механическое перенесение этих лозунгов было бы неправильно. Такая тенденция есть у ряда очень нетерпеливых товарищей. Абсолютно неверно переносить наши лозунги после Февраля 1917 г., например, что Чан Кайши это Керенский, мы — большевики, а Гоминьдан — эсеры». Это неверно потому, что Китай ведет национальную войну одновременно и против остатков феодализма, и против иностранного империализма. Поэтому «в русской войне мы саботировали оборону, здесь же мы поддерживаем наступление»[1238], — завершал свою мысль Бухарин.

Карл Радек, безоговорочно примкнувший к объединенной оппозиции, выступал за разрыв отношений с Чан Кайши, хотя озвучил это публично лишь в мае 1927 года. По его мнению, это позволило бы стимулировать размежевание внутри национально-освободительного движения страны. Бухарин и Сталин понимали, что часы единого фронта в этой сфере сочтены, но предпочитали занимать выжидательную позицию[1239]. Развязка не заставила себя ждать. Шаблонное понимание «русского опыта», явное забегание вперед, стремление добиться изменения соотношения сил в пользу КПК «здесь и сейчас» привели к трагедии. Руководство революционной армии не горело желанием повторить героический путь Красной армии, которая целиком и полностью находилась под контролем РКП(б). Да и сам Чан Кайши с растущим раздражением относился к директивам Москвы, хотя она внешне не ставила под вопрос его лидерство в Гоминьдане[1240].

Кризис доверия достиг высшей точки к концу марта — началу апреля 1927 года. В ходе дискуссии в Президиуме ИККИ Бухарин сосредоточил свое внимание на угрозе империалистической интервенции, которая дала себя знать бомбардировкой прибрежного Нанкина. «Для империалистов опасность состояла в том, что вскоре возникнет единый Китай, а это было для них неприятным делом». Виновником трагического поворота в развитии революции оказывались европейские рабочие, в том числе и коммунисты, которые не проявляли никакого интереса к китайским событиям. «Это действительно большой скандал. Мы вынуждены вновь и вновь тянуть этих людей за ноги, чтобы они что-нибудь делали, хотя всякий разумный коммунист должен был бы прийти к мысли, что ему надо во весь голос протестовать против действий империалистов в Китае»[1241]. Такой подход, выдвигая на первый план внешний фактор, неизбежно затушевывал назревавший раскол в самом революционном лагере.

Несколькими днями позже членам «дуумвирата» уже очно пришлось дискутировать с Радеком на закрытом собрании московского партийного актива. Признавая «безобразия правых», Бухарин оправдывал их своеобразием организационной структуры Гоминьдана, который соединял в себе черты «партии и советов». Сталин пошел еще дальше — не называя имени Чан Кайши, он привел в качестве доказательства притчу, что хороший хозяин не станет выгонять из дома плохую кобылу до тех пор, пока она его слушается. «Когда правые перестанут слушаться, — резюмировал Сталин, — мы их выгоним»[1242]. На самом деле хозяином положения в Китае чувствовал себя как раз Чан Кайши, а проведение компартией самостоятельной политики рано или поздно должно было обернуться репрессиями против нее.

Близость развязки в Китае была в те дни очевидна обеим фракциям в руководстве ВКП(б), и она не заставила себя ждать. Видя в коммунистах угрозу собственной власти, Чан Кайши обрушил репрессии на коммунистов, устроив побоище в одном из крупнейших городов страны — Шанхае, которое вошло в историю как «кровавая баня» (в ходе протестов была расстреляна студенческая демонстрация, погибло более 300 человек). «Расправа Чан Кайши со своими коммунистическими союзниками в Шанхае в апреле 1927 года застала Бухарина и остальных советских руководителей врасплох… Китайскую катастрофу можно отнести к наихудшим событиям в политической деятельности Бухарина как лидера. Обвиненный (вместе со Сталиным) оппозицией в провале китайской революции, Бухарин стал беспомощно предлагать различные тактические ходы, которые по мере развития событий теряли смысл»[1243]. Действительно, Зиновьев тут же обвинил Политбюро в капитулянтской политике, утверждая, что предвидел «предательство» Гоминьдана с самого начала[1244].