Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Столкновения двух лидеров продолжались и летом, пока Сталин находился на отдыхе. В руках у Бухарина была «Правда», и потенциал массовой прессы он использовал в полной мере, готовя читателя к будущим поворотам «генеральной линии». Его былые расчеты на единый рабочий фронт «снизу» в новых условиях трансформировались в призывы китайским коммунистам не доверять Национальному правительству, сделать ставку на массовую инициативу, дать рабочим и крестьянам оружие[1251]. Если же лидеры левого Гоминьдана не очистят Ухань от «буржуазного охвостья и ренегатов», утверждал Бухарин, то отправятся на свалку истории вслед за Чан Кайши и его окружением. Сталин нашел цитируемую статью «удачной»[1252], а Троцкий увидел в ней очередное проявление меньшевистского уклона[1253].

5.7. На грани разрыва

Китайская политика породила и заметные для посторонних глаз трещины в «дуумвирате». В информационном письме партиям Коминтерна от 31 октября 1927 года Бухарин давал директиву выжидать и собирать силы: «Очередная задача Китайской компартии заключается в необходимости ее консолидации, сосредоточения ее кадров в крупных промышленных центрах и в основных районах крестьянского революционного движения. Партия должна избегать распыления партийных сил в данный момент и предупредить возможное истощение их к моменту нового подъема революционной волны». Сталин, перехвативший лозунг оппозиционеров о развертывании в Китае борьбы за рабоче-крестьянские Советы, напротив, стал требовать от направленных туда эмиссаров более энергичных действий.

^{Неподготовленное восстание рабочих в Кантоне обернулось кровавыми репрессиями властей}

^{Декабрь 1927}

^{[Из открытых источников]}

Осенью 1927 года к Ломинадзе присоединился молодой и крайне амбициозный Гейнц Нейман, до того работавший в аппарате КПГ спичрайтером самого Тельмана. Согласно воспоминаниям его жены, накануне отъезда Нейман имел разговор со Сталиным, который поручил ему «встретить Ломинадзе в Китае, вместе с ним поехать в Кантон и возглавить там руководство восстанием». В Кантон оба эмиссара отправились с чемоданом американских долларов, который едва не потеряли из-за шторма на Тихом океане[1254]. Едва освоившись на новом месте, не знавший китайского языка Нейман стал торопить Москву, помня о наставлениях Сталина и выдавая желаемое за действительное: «Прошу настоятельно ваших немедленных указаний, считаю восстание вполне назревшим, отсрочка изменит к худшему соотношение сил». «Мы решили взять в Кантоне твердый курс на подготовку восстания и создание советов. Организовываем всеобщую забастовку, начали создание красной гвардии под руководством ревпрофсоюзов»[1255].

^{Виссарион Виссарионович Ломинадзе}

¹⁹²¹

^{[РГАСПИ. Ф. 490. Оп. 2. Д. 171. Л. 1]}

9 декабря Нейман изложил Москве конкретный план восстания, и не получив одобрения, дал приказ о выступлении 12 декабря 1927 года (оно стихийно началось накануне, в воскресенье). Уже после начала вооруженного выступления рабочих города последовал уклончивый ответ: «Ввиду наличия определенного настроения в массах и более или менее благоприятной обстановки на месте, не возражаем против вашего предложения и советуем действовать уверенно и решительно»[1256]. Восстание оказалось неподготовленным, его участники не имели ни осмысленного плана действий, ни достаточного количества винтовок[1257]. Ломинадзе покинул Китай еще до его начала, Нейману чудом удалось ускользнуть от преследования кантонских властей, и «разбор полетов» в Москве проходил уже при их непосредственном участии.

Обсуждение кантонской катастрофы было начато на Пятнадцатом съезде ВКП(б) и продолжено в китайской комиссии, готовившей соответствующую резолюцию Девятого пленума Исполкома Коминтерна. Бухарин, выступивший 31 января 1928 года на последнем заседании комиссии, жестко раскритиковал безрассудство и вспышкопускательство эмиссаров, направленных в Кантон[1258]. Ему не менее резко оппонировали Ломинадзе, Нейман и Шацкин, Сталин до поры до времени держался в тени. Первый из кантонских эмиссаров заявил, что Бухарин пытается превратить их в некую фракцию «по обывательскому признаку», хотя и не отрицал, что «мое выступление против т. Бухарина, члена Политбюро и руководителя ИККИ, могло быть, конечно, истолковано в превратном смысле»[1259]. Ввиду непримиримости сторон обсуждение было отложено, и проект резолюции был принят «русской делегацией» лишь 22 февраля и на следующий день за подписями Бухарина и Сталина утвержден Политбюро[1260].