Утопленник (СИ)

Павел с Богданом недоумённо переглянулись. Потап зашёл к Профессору со стороны лица и заглянул в глаза. Альберт его не замечал, смотрел вдаль и, казалось, улыбался кому-то невидимому. С висков стекали струйки пота и тонули в густой чёрной бороде. Профессор развёл ладони, всем улыбнулся, сказал:

— Свершилось. Она не погибнет в нашей памяти. — Он отошёл от ямы и положил ладонь на плечо Потапу. — Мне нужно уехать. Рабочие сейчас зальют цементом могилу и уложат мраморные плиты. Думаю… — Он кинул взгляд на яму.

На мгновение Потап успел заметить лукавые глаза, еле заметную злобную ухмылку.

— Думаю, ей будет там хорошо. — Альберт, прощаясь, пожал всем руки и удалился.

2

За пыльным окном с тёмного неба в землю ударила молния. Стёкла задрожали от раската грома, словно рядом разорвалась россыпь снарядов. Римма опустила ступни с грязной серой простыни. Мучительное измождение во всём теле. Отрешённые, словно мёртвые глаза оглядели комнату. Неимоверно хотелось рыдать.

— Мне так одиноко, — с губ слетел всхлип. — Больно… нет сил терпеть… Я вижу проклятия… мою душу вырвали, убили, сгноили… как же хочется умереть. Больше нет воли к жизни… больше нет разума… больше нет людских судеб. Мы все горим и падаем… в безызвестность. Наш мир рухнул… и впереди лишь вечная агония мерзости… Страшно дышать… Страшно жить… страшно… — сквозь шёпот с губы протянулась нить слюны, — страшно. — Глаза медленно прошлись по грязным стенам. — Убивай детей, которые плохо отзываются о своих родителях, — прошептала Римма и вяло улыбнулась. Она подошла к облезлому, испещрённому мелкими дырками комоду, протянула ладонь и замерла. «Это моё?» Щёки растянулись в гримасе плача. Римма медленно опустила глаза и осмотрела запястья: бледная шелушащаяся кожа. Она разодрала засаленный халат, провела пальцами по рёбрам, потом разорвала лифчик и пощупала грудь. «Сухая как…» Она забыла, что хотела подумать, увидела тусклый блеск зеркала. «Я же красивая». Она улыбнулась и тяжело вздохнула, ноги подкашивались от усталости. «Синяки расползлись по всей коже…»

— Обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб, — тихо простонала Римма, опустилась на колени. Липкая слюна повисла с потрескавшихся сухих губ. Истощённое голодом тело отказывало. — Если вол забодает человека из-за неосторожности хозяина, то и вола, и хозяина нужно убить… — Римма собралась с силами и поднялась на ноги. В комнате властвовал полумрак. Запах плесени и металла щекотал ноздри. «Жарко… Нет, холодно. Нужно закрыть шторы. Солнце печёт». Она посмотрела на окна, и ей показалось — или вспомнилось? — что окна кода-то были огромные, а сейчас пыльные, засиженные мухами небольшие застеклённые квадратики. «Я правда здесь живу?» Она открыла двери дубового гардероба — одни чёрные платья. «Никогда не любила чёрную одежду». Она подумала. «Нет, любила». Она увидела дверь в ванную, на изнурённом испуганном лице исказилась злобная ухмылка.

— Я знаю, вы здесь. Ведь правда… вы здесь, — произнесла она охрипшим голосом. — Убивай своих детей, если те начали прорицать… Глупых детей надо бить розгами… палкой. Именно таким образом вы спасёте их от преисподней.

Перед тем как подойти, она опустилась на стул передохнуть — слишком тяжело даются движения. «Наверное, нужно покушать».

Заливистый детский смех она услышала, она даже не знает, было ли это когда-то и заплакала. И рассмеялась. А потом застыла и просидела, не шелохнувшись несколько часов.

Встрепенувшись и выпучив безумные глаза, Римма крикнула:

— Я же так могу забыть! Я же так могу забыть. Нужно сделать узелок на память. Чтобы вспомнить… — Она прошла на кухню, погремела в ящиках. — Вот он… мой прекрасный. — Она обнюхала сталь широченного мясного ножа, положила ладонь на кухонную доску и рубанула. Мизинец отлетел и угодил в миску для собаки. Римма подобрала отрубленный палец и зажала в кулаке. — Вот теперь не забуду. — Она застыла, силясь вспомнить, что она должна не забыть. Скинула с ладони текущую кровь на стену и подошла к ванной комнате. Дверь, скрипнув, открылась под неполноценной ладонью.

Больше половина ванны набита мёртвыми младенцами с полностью содранной кожей и залитые багровой водой, словно кровавой подливой.

— Вот вы мои хорошие. — Она сходила на кухню и вернулась с половником. Черпнула воду и попробовала на вкус. — Соли не хватает. — Она принесла целую пачку и размашисто посыпала. Потом промешала и снова оценила вкус. — Всё равно мало. Но пусть подкиснут, после, если нужно, подсыплю ещё. — Римма положила половник на табурет, взяла с тумбочки до дыр потёртую библию, и счастливая уселась на старый пуф перед зеркалом в комнате. Ждать.

— Больных людей следует изгонять и оставлять умирать в одиночестве.

3