Утопленница

Воскресенье (13 июля): Этот сон ничуть не лучше какого-нибудь грёбаного мультфильма. Причём очень глупого мультфильма. Абалин готовит на кухне завтрак, напевая себе под нос (мне нравится, как она поёт), а я хочу записать этот глупый мультяшный сон, который не вызвал у меня особенного беспокойства (и не вызовет), поскольку он похож на какой-то натуральный фарс. Я не собираюсь все время ходить с ощущением, что он прилип ко мне словно мокрое платье и теперь целый день будет так сохнуть. Так или иначе, мне приснилось, что я снова в пути, но дорогу на этот раз заменила река, а с обеих сторон вздымались стены ущелья, по которому текла река Блэкстоун, крутые гранитные утёсы чернее самой ночи. Вместо асфальта меня окружала вода с бушующими белыми бурунами, потоком несущаяся через ущелье, и моя машина катилась, покачиваясь и кренясь туда-сюда. Я боялась, что, не дай бог, сейчас перевернусь.

Рядом со мной в машине сидела Ева Кэннинг, балуясь с ручкой радио в поисках радиоволны, которой, как мне кажется, в природе даже не существует. Я задавала ей вопросы, на которые она отвечала молчанием. Потом река вновь стала обычной дорогой, и оказалось, что я несусь обратно в город. С обочины шоссе за мной наблюдали разные животные, и их глаза вспыхивали красным и мерцающим сине-зелёным цветом, как они могли бы сверкать у Евы (хотя нет, не могли бы, просто я тогда испугалась). Я заметила там кроликов, лисиц, скунсов, ласок, собак, кошек, норок, овец, койотов и даже одного медведя. Были и другие создания, но их я не могу вспомнить. Когда я взглянула в зеркало заднего вида, то заметила, что за нами мчатся какие-то большие чёрные птицы. Глаза у них горели словно рождественские огни. Затем все прекратилось, и я проснулась. У меня болела грудь, словно я задерживала во сне дыхание. И до сих пор немного побаливает. До чего же тупой грёбаный сон.

Понедельник (14 июля): Я стою в ванной и наблюдаю, как Ева Кэннинг принимает душ. В комнате пахнет речной водой, шампунем, илом, черепахами и мылом. До чего же она красивая! Нельзя быть такой красивой. Затем она выключила воду и вышла, поморщившись, когда её ноги коснулись плитки. «Я хожу словно по иголкам, – сказала она. – Как будто по острым ножам. Ведьма, морская карга, сказала мне, что так и будет, правда? Я правильно её поняла?»

Я протянула ей полотенце и заметила, что она оставляет кровавые следы на белой плитке. Она встала перед зеркалом над раковиной и вытерла со стекла конденсат. Оказалось, что Ева там не отражается. «Что мне было делать? Он утопил меня в зелёных водах, сбросив с моста. Из моей грудины сделали скрипку. А из пальцев – колки для настройки. Зимой я лежала подо льдом, а небо в вышине казалось сделанным из серебра и стекла». Я пытаюсь максимально точно процитировать её слова. Получается довольно близко, но не совсем. На самом деле они звучали ещё более зловеще. Может, мне позвонить доктору Огилви?

Примечания: См. «Сказки Ганса Христиана Андерсена» в переводе миссис Генри Х. Б. Полл, (Лондон: Уэрн & Ко., 1875 г.). Также см. «Сестры Туа», «Английские и шотландские популярные баллады», Фрэнсис Джеймс Чайлдс (ссылка № 10; 1 10A.7–8), в пяти томах, 1882–1898 гг.

Вторник (15 июля): Снова лестница, но на этот раз я спускалась. Да, спускалась, а сверху без перерыва хлестала вода. Несколько раз меня чуть не сбило с ног. Откуда-то у подножия лестницы раздавался голос Абалин, которая звала меня по имени, но, только представьте, – у лестницы не было дна. Это был бесконечный водопад ступенек. Настоящая Ниагара. Эти сны должны прекратиться. Я хочу рассказать о них Абалин, но ясно понимаю, что не буду этого делать. Нет, мне не хочется ей об этом говорить; я просто хочу, чтобы они наконец прекратились.

Всё. Это последняя запись. Это не означает, что после того вторника сны прекратились. Просто я перестала их записывать. В конце «Мэнсфилд-парк» закончились чистые листы; кроме того, мне просто надоело их записывать. Мне начало казаться, что я ковыряюсь в брызгах собственной рвоты, чтобы посмотреть, что я перед этим съела. Меня чуть ли не тошнило от этих снов, но я всегда умела скрывать своё безумие. Во вторник тем утром мы с Абалин трахались, словно никаких кошмаров не было и в помине, и затем я пыталась работать над своей картиной. Но вместо этого нарисовала Еву Кэннинг.

Имп вновь застучала по клавишам:

– Ты лгунья. Ты грязная, злобная лгунья, и ты знаешь об этом, правда?

Да, я лгунья.

Я грязная, злобная маленькая лгунья.

И я знаю об этом, чёрт возьми.