Утопленница

– Я бы не стала тебе лгать, Абалин. У меня ведь нет причин лгать тебе, правда?

Она глубоко вздохнула. Звук её дыхания заставил меня подумать о плавании. Раньше я много плавала, но после встречи с Евой забросила это занятие. Абалин ещё раз глубоко вздохнула, а затем снова уставилась в открытое окно.

– Я знаю, что ты не стала бы лгать, Имп. Я не это имела в виду. Но иногда что-то идёт не так, и кажется, что об этом легче умолчать.

– Это можно считать непреднамеренной ложью, – согласилась я.

– Я не обвиняла тебя во лжи, – сказала она, и, кажется, на мгновение затаила дыхание. Я снова подумала о плавании. – Наверное, мне стоит оставить тебя в покое. – Глаза Абалин цвета морского стекла скользнули от окна к половицам. Иногда моя мама называла морское стекло русалочьими слезами.

– Нет, – ответила я. Наверное, слишком быстро и возбуждённо. – Нет, пожалуйста. Останься. Всё в порядке, правда. Я просто нервничаю из-за этой жары. Это просто невыносимо.

– Да, здесь жарко, как в Аиде. В любом случае, что за жёлтый цвет ты пытаешься смешать? – Было очевидно, что она просто притворяется заинтересованной. Вопрос прозвучал несколько неловко, но Абалин, вероятно, полагала, что молчание будет казаться ещё более неестественным. Она посчитала, что должна поддержать разговор, чтобы вновь не воцарилась тишина, и не смогла придумать ничего лучшего.

– Ты имеешь в виду, какой оттенок жёлтого? – уточнила я. В тот момент я увлечённо пыталась разбавить печальный результат использования малинового нафтола, поэтому мне даже в голову не пришло, что этот вопрос может прозвучать грубовато, пока он не сорвался с моих уст.

– Конечно. Думаю, что да, именно это.

– Ну, он должен быть ярче, – ответила я, закусив нижнюю губу и качнув палитрой. – Похожий на канарейку или жёлтый золотарник. Но не слишком кричащий, да? Скорее титаново-жёлтый, чем ауреолиновый.

– Я не знаю ни первого, ни второго.

– Это нормально. Ты ведь не художник, – пожала плечами я. – Тебе и не нужно этого знать. Это моя епархия. Мне нужно уметь в этом разбираться, иначе я просто не смогу рисовать.

– Я беспокоюсь о тебе, – произнесла она. Мне бы хотелось сказать «выпалила», но я воздержусь от излишних эмоций.

Я рассмеялась и ответила ей, что это смешно.

– Я её нарисую, рано или поздно. Мне почти всегда это удаётся. Просто иногда для этого требуется какое-то время, да и жара не шибко помогает.

– Имп, я не о картине, – отрезала она.

Я перестала смешивать масляную краску и уставилась на холст.

– Хорошо. О чём тогда речь?

– Ты говоришь во сне, – сказала она. Оглядываясь назад, я предполагаю, что Абалин хорошо отрепетировала свою речь, но ещё мне кажется, что начать она хотела явно не с этого. Но стояла жуткая жара, и, возможно, именно поэтому всё шло не так, как было задумано. Я бросила на неё быстрый взгляд, а затем вновь вернулась к холсту. Он по-прежнему представлял собой мешанину из красных и чёрных пятен, без малейшего проблеска жёлтого цвета. Абалин смотрела в окно, наблюдая, как Уиллоу-стрит медленно поглощают сумерки.

– Абалин, многие люди разговаривают во сне. Ты тоже, наверное, иногда разговариваешь во сне.

– Дело в том, что ты говорила во сне.

– Ты что, лежишь без сна, слушая, как я разговариваю во сне?

– Нет, – запротестовала она. – Обычно я из-за этого просыпаюсь.

– Извини, – бросила я без всякого намёка на искренность. Я была слишком раздражена, чтобы тратиться на подлинные эмоции. Жара заставляла меня беспокоиться, а теперь ещё и Абалин дёргала за нервы. – Прости, что будила тебя своими разговорами во сне. Постараюсь больше так не делать.

– Ты говоришь о ней, – продолжила Абалин. – Ты всегда говоришь о ней.

– О ком? – спросила я, хотя точно знала, каким будет её ответ.

– О Еве, – ответила она. – Ты будила меня, начиная говорить о Еве Кэннинг. Разговаривая с Евой Кэннинг. Несколько раз ты вроде как даже пела… – Тут она замолчала.

– Я точно не пою во сне, – рассмеялась я. – Никто не поёт во сне. – Я понятия не имела, поют люди во сне или нет, но, когда она произнесла эти слова, мои внутренности сковало холодом.

Розмари-Энн, интересно, ты пела во сне? Когда тебя привязали к кровати в твоей палате в больнице Батлера, что расположена на бульваре Блэкстоун, д. 345, ты пела во сне?

Бабуля Кэролайн, ты когда-нибудь грезила песнями и напевала их в пустых комнатах, где никто не мог тебя услышать?

– Почему ты разговариваешь по телефону, хотя он не звОнит? – спросила она меня.

– Хотя он не звонИт, – поправила я её.

– Зачем ты это делаешь? Я ни разу не видела, чтобы ты так делала до того, как привезла её домой.

– А ты давно меня знаешь, Абалин? Неделю, где-то около того. Может, я всю свою жизнь так делала. Ты могла об этом просто не знать.

– Да, наверное, могла и не знать, – согласилась она, неохотно вздохнув. Мне кажется, ей и хотелось бы остановиться, но теперь, завязав беседу, она уже не могла этого сделать. Остановиться, я имею в виду.

Кэролайн, ты когда-нибудь брала трубку телефона, когда он не звонил?