Утраченная Япония

Японистика охватывает литературу, искусство, социологию, экономику и множество других предметов, но самую важную роль в ней играют экономика и социология. Необходимость изучать японскую экономику кажется очевидной, но на тему японских общественных структур написано больше, чем о чем-либо другом в этой стране. Как в Японии, так и за ее пределами, ученые разработали целый ряд теорий, которые объясняют социальные особенности японцев. Lafcadio Hearn, американский журналист, который натурализовался в Японии примерно в 1900 году, считал, что японское общество по своей сущности подобно обществу древних греков. Ruth Benedict в своей книге The Chrysanthemum and the Sword (Хризантема и меч) выдвинула идею, что в отличие от людей западной цивилизации, которые испытывают угрызения совести, совершив неблаговидный поступок, японцы сожалеют о нем лишь тогда, когда он заставляет испытывать навязанный извне «стыд». Говорится так же о «вертикальной структуре общества», amae (опора на человеке или системе для получения поддержки), tatemae и honne (официально выраженной точке зрения, которая не является настоящим искренним мнением и часто оказывается его противоположностью) и т.д. Эти теории – огромная бибилиография, которую каждый студент должен знать.

Моя собственная теория (чтобы добавить еще один кирпичик к этой стене) говорит, что когда в конце двенадцатого века формировалось японское общество, а это наступило вместе с появлением сегуната Камакура, началось подавление человеческого индивидуализма. В Японии, стране островов, власть может очень тщательно контролировать людей, что не представляется возможным на такой огромной территории, как Китай. В результате этого, японские пирамидальные структуры, с которыми приходится встречаться на каждом шагу, от корпораций до чайной церемонии, действительно определяют стандарты поведения людей. Мой опыт показывает, что японец намного реже китайца скажет или сделает что-то непредсказуемое, и независимо от того, что он думает, вероятнее всего, японец поступит так, как обязывают правила. С точки зрения психологии, все трагедии кабуки, предметом которых является верность, — это, в сущности, крик личности, раздавленной обществом. Так как социальные правила играют ключевую роль, их изучение чрезвычайно важно.

А еще один повод, чтобы уделять особое внимание общественным теориям – это огромное количество книг на тему Nihonjinron (теории японскости), написанных японцами для собственного пользования. Студенту японистики, который намерен провести жизнь в работе с японцами, незнание этих книг может создать огромные проблемы. Они охватывают широкий спектр, в который входят вопросы, обозначенные такими титулами, как «Японцы и евреи», «Японцы и корейцы», «Японский мозг» и т.д. В целом, тексты довольно агрессивные, а большинство теорий имеют своей целью доказать, что японцы тем или иным образом лучше других народов. Мы узнаем, например, что японцы учат язык правым полушарием мозга, а это, в свою очередь означает, что их мозги исключительные, и превосходят мозги других людей. Без сомнения, ни у одного народа на свете нет так развитой литературы, которая расхваливает его достоинства.

Иностранные исследователи внутрияпонских отношений должны быть очень осторожными. Эзра Фогель из Гарварда своей книгой «Япония, как Номер Первый», добился славы и признания. Но когда Рой Миллер написал «Современный миф Японии», где выступил против лингвистов, которые пытались доказать уникальность и превосходство японского языка над другими, его обозвали «бьющим по Японии». Во времена моего студенчества, в начале семидесятых годов, этот спор уже продолжался. Я чувствовал, что независимо от моей любви к Японии, риторика «теории японскости» предвещает скверное будущее этой стране.

С осени 1972 года, в рамках студенческого обмена, я год учился в Международном Центре университета Keio в Токио. Это самый старый японский университет, который основал в 1867 году Фукузава Юкити, один из первых японцев девятнадцатого века, отправившихся путешествовать за границу. Жил я в Shirogane-dai, неподалеку от старого студенческого кампуса в Мита, где посещал курсы архитектуры и японского языка.