Утраченное кафе «У Шиндлеров»

По тропе мы поднимаемся к одному из многочисленных горных приютов. День выдался одним из самых жарких в 2019 году, но погода обманывает нас. На спуске из приюта начинают падать тяжелые капли дождя, через несколько минут его сменяет град, а потом на нас обрушиваются потоки ледяной воды. Прямо на глазах крошечные ручейки, стекающие в водохранилище, превращаются в грязные потоки, которые норовят унести с собой наши ботинки, а мы то и дело соскальзываем в воду. Острые валуны падают с обочины и перегораживают нашу тропу.

Мы, промокнув насквозь, добираемся-таки до машины и радуемся, что не остались под завалами. Я на деле убеждаюсь, как непредсказуема погода в долине. И вдруг я отчетливо понимаю, что даже в сухую погоду Макс Гальсман вполне мог упасть в один из быстрых ручьев, которые текут по долине. Также легко представить себе, что плеск воды мог заглушить звуки нападения на Макса как на тропе, так и у реки.

Изучение дела Гальсмана оставило во мне неприятный осадок и опасение, что правосудие не совершилось; более того, возникло чувство, что в тогдашнем Инсбруке не могло идти и речи о правосудии в отношении Филиппа, иностранца и к тому же еврея. Я прихожу к выводу, что Филипп вряд ли мог убить Макса. Да, наверное, Филипп был резким, не слишком послушным сыном, и, наверное, его раздражал и смущал отец, соривший деньгами в скоромном горном приюте; Макс, может быть, и позволял себе неловко шутить с незнакомыми ему людьми, но все это вовсе не тянет на мотив для убийства.

Я почти обрадовалась, когда узнала неожиданное продолжение истории Филиппа Гальсмана. Покинув Австрию, он с матерью и сестрой обосновался в Париже и выучился на фотографа. Свое имя он переделал на французский манер и стал Филиппом Альсманом. Уже там он попробовал добиться пересмотра дела, но ничего не получилось. В 1940 году Францию охватила война, и он перевез семью в Нью-Йорк. Через два года он снял первую фотографию для обложки известного своими фотомастерами журнала Life и со временем стал одним из известнейших и любимейших фотографов этого издания.

Он создал немало удивительных портретов знаменитостей и аристократов: Эдуарда VIII и Уоллис Симпсон, Мерилин Монро, Грейс Келли и Сальвадора Дали; пара фотографий Филиппа даже появилась на американских почтовых марках. Наверное, никто, кроме него, не заставлял своих героев высоко прыгать: он считал, что в те доли секунды, что человек находится в воздухе, лучше всего проявляется его суть. Полагаю, что в это самое время он снова переживал тот момент, когда его отец летел со скалы.

Филипп Гальсман скончался в 1979 году и почти никогда не вспоминал о своей драматической поездке в Тироль сорок лет назад.

Но история Макса не закончилась в 1928 году. В 1991 году, через шестьдесят три года после его смерти, один любопытный журналист выведал то, что так и осталось неизвестным, – что же сталось с отделенной от тела головой Макса. Он сделал необходимые розыски и установил, что она так и хранится в горшке с формальдегидом, в инсбрукском Институте судебной медицины.

Меня это заинтриговало, и я иду в отделение еврейской общины в Инсбруке, где читаю небольшую переписку о ходе деликатных переговоров насчет выдачи головы дантиста для захоронения в августе 1991 года. Оказывается, даже на этом последнем этапе не все шло гладко.

Голову Макса нельзя было соединить с телом: на еврейском кладбище Инсбрука больше не существовало его могилы. В 1970-х годах кладбище уменьшили, а некоторые захоронения перенесли, потому что вдоль кладбища велось строительство дороги. И наконец, заминка случилась в последнюю минуту: после захоронения голову Макса немедленно выкопали, потому что на кладбище появился директор Института судебной медицины и заявил, что перед захоронением должен лично опознать ее.

Только второе захоронение поставило наконец точку в этой темной и непростой главе истории инсбрукских евреев. А что же Шиндлеры? А им вскоре стало ясно, что не только евреям-иностранцам трудно в Инсбруке. Им пригодились вся «энергия и благоразумие», которые так превозносили их благодарные сотрудники в 1931 году.

10 Аншлюс

Инсбрук, Новый год, 1933

Зима и депрессия все глубже вгрызались в жизнь Австрии. В Инсбруке Гуго и кафе «У Шиндлеров» старались отвлечь людей от каждодневных забот. К началу года Гуго отпечатал рекламную листовку с таким текстом: «Два счастливых месяца! Новый год и карнавальный сезон 1933 года» (Zwei frohe Monate! Silvester und Fasching 1933) (см. илл. 14 на вкладке).

Проект этого приглашения уже не создавался художником по специальному заказу, да и тон его заметно изменился. Гуго не мог не замечать, что происходит за стенами его кафе, вот и предупредил, что торжества состоятся, «несмотря на тяжелые времена». Первый проблеск отчаяния?