После аншлюса жизнь евреев во всей Австрии стала намного труднее, и небольшая еврейская община Инсбрука не оказалась исключением. По данным переписи 1934 года, в Тироле лишь 365 человек назвали себя евреями. После принятия Австрии в состав рейха германское антисемитское законодательство лишало немецких евреев практически всего и отбрасывало их на задворки общества – а подчас и вовсе за его пределы. Нюрнбергские расовые законы не только предлагали критерии расовой классификации для евреев, но и лишали их прав гражданства и запрещали браки между евреями и лицами «германского» происхождения.
20 мая 1938 года эти законы вступили в силу в «Остмарке» – так теперь нацисты стали называть Австрию.
Применение в жизни законов, увеличивавших «еврейское» население Австрии, прямо повлияло на мою семью. В городском архиве Инсбрука я обнаружила полицейский отчет от 1938 года, из которого узнала, что мой двоюродный дед Эрих со своим сыном Петером в 1933 году «вышли из еврейской общины». Для меня в этом не было ничего удивительного: моя семья вовсе не была ортодоксальной, кафе «У Шиндлеров» работало и в пятницу вечером, и весь шабат, то есть субботний день. По новым законам принятие христианства не отменяло «еврейского происхождения», поэтому вновь обращенные, то есть такие как Эрих и Петер, пополняли собой статистику. Так же поступали с австрийскими евреями, имевшими супругов «нееврейского происхождения». Таким образом, в Тироле нацисты выявили 585 «полных евреев» и 176 «полуевреев»[48]
.В Австрии шла нацистская трансформация, и перед Гуго и Эрихом встала задача сворачивания семейного бизнеса Шиндлеров, причем сделать это нужно было как можно аккуратнее, до запланированного переезда в Лондон. Участь кафе «У Шиндлеров» была предрешена – оно перестало существовать в тот самый месяц, когда прошел плебисцит.
Апрельским утром 1938 года Гуго пришел в кафе и увидел, что весь его фасад испоганен нацистскими надписями. По всему первому этажу черной краской было намалевано слово «еврей»; не обошлось и без грубой карикатуры на Гуго, с непременным большим носом и звездой Давида. На втором этаже кто-то умудрился красной краской написать JUDE на самом верху левого окна и нарисовать еще одну звезду Давида. На соседнем окне написали «Скатертью дорога в Палестину» и бессмертный клич Андреаса Гофера «Люди, пора!». Эти слова теперь были превращены в короткое и ясное руководство к действиям против евреев. Часы в форме куба, до сих пор считающие время до радостного открытия Tanz Café, выглядели вопиюще неуместно среди этого разгрома.
Разглядывая три снимка этой расистской атаки на кафе «У Шиндлеров», я думаю, что Гуго, наверное, одновременно и злился, и сильно волновался. Слова изрыгают ненависть. Я удивляюсь, до чего аккуратно все это сделано. Тот, кто взял в руки кисть, явно никуда не спешил и даже принес с собой длинную лестницу: под буквами нет ни разводов, ни подтеков. Можно сказать, что оскорбления выписаны искусной рукой.
Не меньше удивили и прохожие на одном из снимков, безразлично проходившие мимо надписей; более того, на других снимках какие-то хорошо одетые люди с улыбками позируют на фоне кафе, как будто это новомодная достопримечательность.
На двух снимках запечатлен солдат, поставленный у входа в кафе Гуго, чтобы не впускать в него посетителей. И уж совсем поразило меня, что лютый антисемитизм сделался обыденностью, нормой, даже на фасаде любимого в Инсбруке кафе.
Теперь, так же как и в Германии, евреев все чаще оскорбляли на улицах Инсбрука, выдавливали из общественной жизни, лишали прав. Через семьдесят лет после того, как евреи получили все права и перед моими предками открылись новые горизонты, они стремительно лишились всего. Цель была одна – вытеснение их из общества. Пьяные нацисты маршировали мимо домов, где жили евреи, распевая песни о том, что их, евреев, неплохо было бы повесить. В маленьком городке вроде Инсбрука спрятаться было негде. Здесь нельзя было уйти в тень, как в больших Вене или Берлине; а для такого уважаемого семейства, как Шиндлеры, это было и вовсе невозможно.
Все новые и новые правила появлялись стремительно, как грибы после дождя, и непосредственно затрагивали мою семью. Гуго был вынужден передать в собственность государства свое драгоценное авто. Курту, как и прочим еврейским детям Инсбрука, запретили ходить в школу на площади Адольфа Гитлера, в самом центре города. С восьми часов вечера начинался комендантский час, евреям было запрещено появляться в парке Хофгартен и кинотеатрах.