Я тут же заметила нечто общее между Эбнером и Рюдлем, с одной стороны, и моим дедом – с другой: в Первой мировой войне все трое служили императору в стрелковых частях на Южном фронте. Хёрагер находился на том же фронте, но в другом полку – и отличился, в 1915 году получив серебряную и бронзовую медали «За храбрость», а в 1916-м был награжден воинским крестом кайзера Карла.
На какой-то момент я представляю себе, что эти четыре бравых ветерана – и среди них Гуго – могли бы сходиться в кафе и за кружкой пива вспоминать о грандиозных сражениях на высокогорье. Вот только в 1938 году даже самые сильные узы товарищества, которые могли связывать старых солдат, уже давно подточила гниль национал-социализма.
Перелистывая плотно покрытые машинописью страницы рассказов этих людей о своем прошлом, я начинаю понимать, чем нацисты сумели привлечь недовольных властями и обедневших австрийцев. И Йозеф Эбнер, и Август Хёрагер говорили, что в 1930-х годах сильно бедствовали и не имели работы, да и Рюдль жаловался на «стесненное экономическое положение». Эбнер и Хёрагер, оказывается, были социал-демократами, пока не разуверились в способности этой партии хоть как-то улучшить их жизнь. Хёрагер показал, что вступил в нацистскую партию в 1930 году, потому что видел вокруг себя одних только бедных и униженных; на собрания нацистов его привлекали полная ясность и чувство товарищества.
Эбнер перед Первой мировой войной учился на маляра. Демобилизовавшись, он вернулся к своей мирной профессии, но в 1934 году, когда с работой стало трудно, он был уволен и тогда же вступил в нацистскую партию. С тех пор он хватался за все, – по его словам, жилось трудно, но в партии и НСМК к нему относились хорошо и не разочаровывали. За минимальный членский взнос, 50 грошей в месяц, он получал финансовую помощь, когда становилось совсем уж плохо. Ему выдавали сухой паек и даже брали вещи в стирку. До самой «хрустальной ночи» ничего особенного от него и не требовалось; иногда он участвовал в проверках или работал на пунктах проверки в Прадле, одном из районов Инсбрука.
И вот я перешла к событиям той самой ночи 1938 года. Я юрист и в гражданских делах привыкла записывать и анализировать свидетельские показания. Мне хорошо известно, как по-разному свидетели могут вспоминать одно и то же. Чем больше я читаю о ночи с 9 на 10 ноября 1938 года, тем сильнее поражают меня пробелы и различия в их показаниях. Все трое даже не слишком хорошо помнят дату «хрустальной ночи»; никто из них точно не назвал имен тех, кто еще был в группе. У них как будто случился провал в памяти.
И все-таки более-менее удалось составить картину произошедшего. Из показаний стало понятно, что члены подразделения НСМК под названием «Штурм-5» (район Прадль) во главе с Эбнером обычно собирались в кафе «Хаммерле» на Музеумштрассе, располагавшемся по диагонали от главного музея Инсбрука, где я усердно просматривала старые номера местной газеты.
Эбнер рассказывал, что 9 ноября 1938 года, закончив обычную проверку, руководитель их группы штурмфюрер Хохрайнер приказал ей собраться в кафе. Но, прибыв туда в форме, они услышали от Хохрайнера, что нужно «срочно возвращаться по домам, переодеться в гражданское без знаков различия и собраться на Бознерплац». По словам Хохрайнера, готовился сюрприз гауляйтеру Гоферу, который возвращался с торжеств в Мюнхене. Эбнер вспоминал, что о нападениях на евреев в кафе вообще не говорили.
Он вернулся в свою квартиру неподалеку, где проживал с женой Луизой и тремя детьми, ничего им не сказал, переоделся и около полуночи ушел на Бознерплац, расположенную западнее главной железнодорожной станции Инсбрука. Прибыв на место, Эбнер встретил там других членов своей группы, в том числе и Хёрагера; по его подсчетам, в темноте, негромко переговариваясь, стояли человек сорок-пятьдесят. Эбнер о разговорах не упоминал совсем, но зато запомнил, как Хохрайнер переходил от группы к группе и раздавал указания.
Эбнер вспоминал, что Хохрайнер заявлял вполне недвусмысленно: «Сегодня во всем рейхе будут бить евреев – мстить за убийство немецкого дипломата».
Эбнер уже успел прочесть местную газету и знал, что в Париже молодой еврей по имени Гершель Гриншпан застрелил немецкого консула Эрнста фон Рата. Нацистский режим твердил, что события «хрустальной ночи» стали стихийным, неуправляемым всплеском патриотичного и верноподданного гнева немецкого народа. Ничего подобного.
Хохрайнер поручил Эбнеру взять с собой несколько добровольцев и… дал ему адрес моего деда на Андреас-Гофер-штрассе. Эбнер вспоминал, что Хохрайнер много говорил о том, что «еврейских свиней» нужно уничтожить, а их дома «разнести на кирпичи» и что полиция ни во что вмешиваться не будет.
Хёрагер вспоминал, как Хохрайнер говорил: «Вы идете к Шиндлеру на Андреас-Гофер-штрассе и лупцуете этого еврея так, чтобы он попал в больницу. Если забьете до смерти, тоже неплохо. Вас прикрывают. Полиция мешать не будет».