Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Западная духовность стремительно меняла свой облик. Lectio divina еще стояла в центре духовной жизни Ансельма Кентерберийского (1033–1109); однако он уже разработал знаменитое онтологическое доказательство, не имеющее никакой связи с писанием, полагающееся лишь на новую метафизику, завоевывающую в Европе все большую популярность. Ансельм определял Бога как «такую вещь, совершеннее которой невозможно ничего себе помыслить» («aliquid quo nihil maius cogitari possit»)[1159]. Это не просто не имело оснований в писании; такое определение именовало Бога «вещью», то есть чем-то конечным, тем, существование чего следует познавать левым мозговым полушарием. Ансельм не создавал комментариев на писание и в своих богословских трудах использовал Библию лишь для поддержки собственных идей – возможно, здесь перед нами один из древнейших примеров «жонглирования цитатами»[1160]. Примечательнее всего, как в трактате «Почему Бог стал человеком?» Ансельм использует библейские тексты для поддержки безупречно логического объяснения воплощения и распятия: грех Адама требовал искупления; поскольку Бог справедлив, человек должен был искупить свой грех; но первородный грех столь тяжел, что только сам Бог мог дать за него должное возмещение. Поэтому, чтобы спасти мир, Богу пришлось стать человеком. Безупречная логика – но дурное богословие, ибо Ансельм заставляет своего «Бога» думать и рассуждать по-человечески.

Учение Августина о первородном грехе еще не успело широко распространиться в западной духовности, однако молитвы Ансельма несут на себе его отпечаток:

Увы, поистине злосчастен я, один из злосчастных сынов Евы, отторгнутый от Бога! Что мне начать, что совершить?.. Я искал блага – и вот, обрел лишь мучения; хотел идти вслед Богу – стал сам себе препятствием. Искал я мира внутри себя, и в глубинах сердца моего обрел лишь скорбь и смятение[1161].

Поражает здесь сосредоточенность на «я»: судя по всему, убежденность в своей унаследованной вине заставляет Ансельма крепко держаться за эго, которое он, казалось бы, должен стремиться преодолеть. Его intentio не направляет его к кенотическому состраданию другим – оно влечет Ансельма обратно к самому себе тем путем, который в дальнейшем станет слишком привычен для западного христианства.

11. Неизреченность

Рационализм Раши, Андрея и Амвросия указывал на перемены в духовности Европы, уже начавшей долгий переход от аграрной к капиталистической экономике, невозможный без развития критического и эмпирического мышления. Традиционные социальные структуры уже трещали по швам. Города становились центрами благосостояния, власти и творческой активности, банкиры и финансисты скромного происхождения богатели, наживаясь на аристократии, а городская беднота беднела еще сильнее и впадала в безысходную нищету[1162]. Богачи и бедняки жили настолько на глазах друг у друга, что неравенство становилось нестерпимым. Сильно ухудшались и условия жизни крестьян. Некоторым удавалось перебраться в город и разбогатеть, но многие безземельные крестьяне бродяжничали и готовы были браться за любую работу[1163].

Хотя почти все писания, которые мы здесь упоминаем, настаивают на социальной справедливости и заботе о «малых сих», в аграрной экономике эти принципы всегда могли применяться лишь до определенного предела. И при новом экономическом строе дела обстояли не лучше. В конце XI века любовь к деньгам именовалась «корнем всех зол», а в популярной иконографии смертный грех алчности изображался особенно отвратительным[1164]. В подобном общественном климате богатство аристократов-клириков, нарушавшее евангельскую этику равенства, выглядело попросту оскорбительно: его сурово обличали группы инакомыслящих, которых Церковь клеймила еретиками. Последователи Петра Вальдо, состоятельного лионского предпринимателя, раздавшего все свое имущество бедным, словно ранние христиане, имели все общее и, подобно апостолам Иисуса, попарно ходили из города в город, босиком, кормясь подаянием. Катары – «чистые» – создали в крупных городах Северной и Центральной Италии, Лангедока и Прованса альтернативные церкви, где строго соблюдались принципы бедности, целомудрия и ненасилия.

Пытаясь взять движения бедноты под контроль, папа Иннокентий III поддержал создание Ордена миноритов (меньших братьев), основанного Франциском из Ассизи (ок. 1181–1226), сыном преуспевающего купца, после серьезной болезни отказавшимся от отцовского дела. Он и его последователи посвятили себя служению городской бедноте, а ранний Устав их полностью состоял из библейских цитат. Как сообщал его биограф Фома Челанский, духовность Франциска основывалась на lectio divina: