Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Вот почему, продолжал Маймонид, говоря о Боге, лучше использовать апофатическую терминологию. Наш опыт «существования» так ограничен, что вместо «Бог существует» лучше бы говорить, что Бог не не существует. Невозможно также называть Бога «мудрым», «совершенным» или «могущественным»: предпочтительно говорить, что Бог «не невежествен», «не несовершенен» и «не бессилен». Иначе выходит, что мы проецируем на Бога свои ограниченные представления о мудрости, могуществе и совершенстве. Но этот метод может применяться лишь к атрибутам Бога, ни в коем случае не к самой его сущности – к глубочайшему «Я» Бога, лежащему за пределами всякой человеческой речи[1234]. Подобно исмаилитам, Маймонид полагал, что этот метод помогает достичь вспышек прозрения. Благодаря ему, пояснял он, «вспыхивают на миг и снова скрываются истины; является предмет размышления, блеснет и снова исчезает»[1235]. Сама неуклюжесть этих утверждений, заставляющая адептов осознать ограниченность нашего языка, подталкивает их к восприятию трансцендентного. Рассказывал Маймонид и о собственной «дрожи восторга», когда сам он столкнулся с неизреченностью божества[1236].

Маймонид исключает из познания Бога народные массы, и это оскорбляет наш эгалитарный этос; однако в аграрном обществе, где пропасть в образовании между аристократией и простолюдинами была почти непреодолима, таков был стандартный подход. В сущности, Маймонид разработал для некнижных людей «символ веры» – набор убеждений, необходимых для спасения: вера в существование, единство, духовность и вечность Бога, запрет на идолопоклонство, почитание пророков, вера, что Бог наблюдает за поведением людей и будет судить их по делам их, ожидание пришествия Мессии и воскресения мертвых[1237]. Мусульманский файласуф Абу аль-Валид ибн Ахмад Ибн Рушд (1126–1197), на Западе известный как Аверроэс, сформулировал схожий символ веры, однако ни тот, ни другой не имели большого влияния. Подобного определения границ веры мы ждем от «религии» в наши дни, однако иначе обстояло дело в период до модерна, когда религиозная истина переживалась и выражалась в первую очередь в ритуализованных действиях.

Сам Маймонид, разумеется, не воспринимал иудаизм как статичный набор застывших догматов; он видел его развитие и динамику. Каждое поколение вносило новые законы и нормы, и ключевым элементом этого процесса были споры и диспуты. В напряженных дискуссиях раввины древности вовсе не стремились вернуться к каким-то истинным, но забытым учениям, как утверждали некоторые иудеи; скорее, они пытались справиться с проблемами постхрамового периода, к которым прежние нормы уже не подходили[1238]. Не соглашался Маймонид и с новым течением – «обожествлением» еврейского языка: иврит – человеческое творение, как любой человеческий язык, он многозначен и скрывает не меньше, чем открывает. Вместо этого Маймонид полагался на рациональный язык фальсафа, способный испытать и раскрыть внутренний смысл темных мест в Библии и пролить свет на их скрытое значение. В то же время он был убежден, что интуиции пророчества и мистицизма, с опорой на воображение, позволяют достичь более возвышенного представления о Боге.

В конце XIII века небольшая группа испанских и провансальских евреев создала новую мистическую дисциплину, названную Каббала («унаследованное предание»), поскольку, как и раввинистические учения, она передавалась от учителя к ученику. Моше де Леон, Исаак Латиф и Иосиф Гикатилла не особенно разбирались в Талмуде, но были в восторге от фальсафа, пока не пришли к выводу, что она не имеет отношения к их собственному опыту. Тогда они обратились к равви Акиве, герою таинственной талмудической истории, где рассказано, как четверо мудрецов вошли в «сад» (пардес), явно символизирующий некий опасный духовный эксперимент. Один лишь равви Акива вышел из него невредимым; и каббалисты заключили из этого, что его (и их) духовность, твердо основанная на Библии – единственная безопасная форма мистицизма[1239]. Они назвали ее ПаРДеС – акроним четырех «смыслов» писания: пешат – буквальный смысл, ремез – аллегория, дараш – нравственный смысл, и сод – их собственная мистическая интерпретация Торы. Звучит очень похоже на христианскую экзегезу, однако на самом деле каждый «смысл» представляет собой какую-либо из предшествующих фаз иудейской герменевтики. Пешат относился к буквалистскому толкованию Раши; ремез – к более темной экзегезе файласуфов; дараш – к более поздним комментариям, таким как «Песикта Раббати». Вежливо признавая за более ранними попытками свои достоинства, каббалисты затем презентовали свой метод – сод, мистическую экзегезу, твердо основанную на Библии, единственный безопасный путь встречи с божественным.