Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Предшествующие комментаторы мало внимания обращали на Коран 2:216 («Сражаться заповедано вам [алайкум], хоть это и тяжело для вас»). В сущности, вплоть до конца VIII века большинство комментаторов полагали, что после смерти Пророка и его спутников война перестала быть для мусульман священным долгом. Но теперь ар-Рази начал доказывать, что слово алайкум («вам») имеет обобщенное значение, то есть, как и заповедь о посте в Рамадан, относится ко всем мусульманам – взгляд, постепенно распространившийся в течение его жизни, особенно после Третьего и Четвертого крестовых походов. Аль-Куртуби с этим согласился, указав, что христианам удалось захватить Андалусию и ее окрестности только потому, что испанские мусульмане не хотели воевать. Ранее экзегеты считали, что стих Корана 9:5 («Где бы вы ни встретили идолопоклонников, убивайте, пленяйте, осаждайте их, поджидайте их на каждой заставе») относится только к тем из курайшитов, кто нарушил договор при Худайбии. Но и этот стих ар-Рази вырвал из контекста и настоял на том, что это общее требование, относящееся ко всем мусульманам в прошлом и настоящем. Впрочем, он не считал, что оно отменяет коранические заповеди о мирном и великодушном сосуществовании с немусульманами[1225].

* * *

В раввинистическом иудаизме всегда имелся мистический элемент. Равви Акива искал скрытое духовное значение Торы, а когда равви Йоханан обсуждал со своими учениками видение Иезекииля о небесной колеснице, огонь упал с небес, и из языков пламени с ними заговорил ангел[1226]. Считалось, что, изучая Тору, евреи повторяют событие богоявления на Синае, когда Бог открыл свою славу (кавод) и присутствие (шхина) народу Израилеву[1227]. Такой образ мыслей только укрепился после мусульманского завоевания Палестины; возможно, на него повлияла история о вознесении Мухаммеда к престолу Божьему. Раввины начали размышлять над космической ролью Торы[1228]. «Песикта Раббати», созданная в Палестине в середине VII века, утверждала: поскольку Тора идентична Премудрости, «главной художнице» Бога в творении, значит, Бог, говоря: «Создадим человека по образу Нашему и подобию Нашему», обращается к своей помощнице Торе. А если слова Торы тождественны божественной речи, приведшей мир в бытие, значит, изучая их, иудеи сопрягаются со священными ритмами космоса[1229]. «Пирке де Равви Элиезер» VIII века утверждает, что даже шрифт и буквы Торы обладают космической мощью[1230]. Изучение Торы приобрело теургическое значение: оно не только поддерживало существование мира, но и придавало сил самому Богу. В Талмуде мы слышим, как равви Ишмаэль предостерегает равви Меира, что, переписывая Тору, он выполняет работу небес, и, стоит ему опустить или прибавить хоть одну букву – мир рухнет. Все буквы – большие и маленькие, угловатые или закругленные – есть формы самого Бога, так что одна-единственная ошибка приводит в негодность весь список: он больше не является образом Божьим[1231].

Евреи, жившие в исламской империи, создали собственную версию фальсафа, хотя им тоже оказалось сложно примирить Перводвигатель Аристотеля с библейским Богом. Как, – спрашивал Саадия бен Йосеф (882–942), лидер вавилонской еврейской общины и первый талмудист, предпринявший философскую интерпретацию иудаизма, – абсолютно духовный Бог мог сотворить материальный мир? Разум в какой-то момент буксует: все, на что он способен – логично и систематически излагать учения писания[1232]. Родившийся в Испании Моисей бен Маймон, известный как Маймонид (1185–1204), также сознавал конфликт между Аристотелем и Библией[1233]. Однако он заключал: поскольку сущность божества неизреченна, адекватно выразить ее возможно лишь в логических абстракциях фальсафа и в таинственной символике мистицизма, причем и то и другое требует интеллектуальной утонченности и навыков размышления. Следовательно, такого рода прозрениями невозможно делиться с простыми людьми: они должны оставаться эзотерическими, скрытыми в обманчиво простом языке Библии. Сами пророки вынуждены были использовать аллегорический или метафорический язык, поскольку тайна, именуемая «Богом», не имеет сходства ни с какой повседневной реальностью.