Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Архетипическим мифом исламского мистицизма стал рассказ о «ночном путешествии» Мухаммеда из Мекки в Иерусалим и о духовном восхождении к престолу Божьему. В Коране об этом эпизоде упомянуто очень коротко[1195], но комментаторы расширили это упоминание, превратив его в аллегорию возвращения всех нас к Источнику, из которого мы вышли. Это требует «уничтожения» (фана) нашего эго и его последующего «возрождения» (бака), во время которого мистик осознает свою нераздельность с божественным. Ранний суфий Абу Язид аль-Бистами (ум. 874) описывал, как «слущивал» с себя одну эгоистическую заботу за другой, пока, казалось, не слился с божественным присутствием, вещающим ему: «Я – твой через тебя; нет Бога, кроме Тебя»[1196].

Суфиев критиковали за игнорирование прямого смысла Корана, но они в ответ цитировали коранический стих, в котором сам Бог описывает сложность писания:

Некоторые из его стихов имеют определенное значение – это краеугольный камень Писания – но другие многозначны. Извращенные сердцем жадно ищут двусмысленности в попытках затеять смуту и внести в слова Корана собственное значение: но истинный смысл этих слов ведом лишь Богу. Стоящие на твердой почве знания говорят: «Мы верим в это; все это от Господа» – и лишь те, кто умеет воспринимать, поймут их[1197].

Коран – речь Бога, и потому бесконечен и не может свестись к единому истолкованию, так что «многозначные стихи» могут постичь лишь те, кто «стоит на твердой почве знания» и «умеет воспринимать»[1198]. Читая Коран, суфии представляли себе, как восходят с земли на небо, как было с Пророком, когда он открывал Коран в Мекке и Медине, когда Гавриил, ангел откровения, читал ему стихи Корана, а затем – когда он слышал их прямо от Бога. Как объяснял один суфий:

Я привык читать Коран, но не находил в нем сладости, пока не начал читать его так, как если бы слышал, как Посланник Божий читает его вслух своим спутникам. Затем поднялся на следующую ступень и стал читать так, как если бы слышал, как Гавриил открывает эти слова Посланнику Божьему. Затем Бог возвел меня на следующую ступень, и ныне я слышу Коран от самого Говорящего. Здесь я обрел от него благословение и наслаждение, которому не могу противиться[1199].

Этот опыт мог быть столь же опустошительным, как и для самого Пророка: как и Мухаммед, Джафар нередко терял сознание. Сам он рассказывал об этом так: «Я продолжал повторять стих в сердце своем, пока не слышал его от Говорящего, и тогда тело мое теряло способность стоять прямо»[1200].

Некоторые мусульмане спорили с суфийской экзегезой. Табари доказывал, что многие «неоднозначные стихи» вполне удовлетворительно объясняются в других местах Корана, а подчеркивание их неясности ведет только к разногласиям и раздорам[1201]. Персидский ученый Фахр ад-Дин ар-Рази (ум. 1210) полагал, что экзегетам следует просто принимать самое очевидное чтение трудных стихов[1202]. Но Абу Хамид аль-Газали (ум. 1111), величайший богослов своего времени, дал суфизму свое благословение. К этому времени суфизм сделался популярным течением по всей империи, привлекал к себе мусульман из всех социальных слоев. Суфийские учителя, по-видимому, сумели уловить некую подлинную и важную динамику Корана. Теперь обычные люди собирались на дхикр и почитали своих пиров [суфийских старейшин. – Прим. пер.], молясь и проводя дхикр у них на могилах. В каждом городе имелся ханка («собор»), куда местные жители приходили за наставлениями. Создавались суфийские ордена (тарикат), ветви которых распространялись по всему мусульманскому миру. Аль-Газали понял, что созерцательные ритуалы суфиев помогают людям развивать внутреннюю духовность: «стоящие на твердой почве знания», объяснял он – это мусульмане, освоившие суфийские дисциплины, которые, если тщательно их соблюдать, позволяют достичь знания, выходящего за пределы концептуального. Суфизм сделался неостановимой силой. Даже его критики, такие как архибуквалист Ахмад ибн Таймия (ум. 1328), принимали посвящение в суфийские ордена. Вплоть до XIX века суфийские практики оставались основными линзами, сквозь которые мусульмане воспринимали Коран.