Утреннее сияние

– Ресторанчик Серафины прямо на холме, – сообщил он. – Надеюсь, вы не возражаете против небольшой прогулки пешком.

– Разумеется, не возражаю, – ответила я. – Я всегда старалась ходить пешком в Нью-Йорке и привыкла к этому.

Маленький ресторанчик ютился на Истлейк-авеню. Алекс придержал дверь, пропуская меня внутрь. Из помещения на улицу доносились приглушенные звуки джаза. Группа из трех музыкантов сидела на крохотной сцене в центре небольшого зала, и саксофонист весело подмигнул мне, пока мы ждали, когда к нам подойдет официантка.

– Мы хотим поужинать, – сказал Алекс.

Официантка приветливо сопроводила нас к столику у окна. Я оглядела зал и убедилась, что Алекс был прав. За столиком напротив сидела пара. Он был одет в хлопчатобумажные шорты и сандалии, а джинсовая юбка его спутницы казалась изрядно потрепанной. Да, это не Нью-Йорк. Теперь я могла воочию убедиться, что такое полное отсутствие условностей.

– Здесь просто великолепные ньокки, – сказал он. – А еще баклажаны и равиоли с тыквой. Впрочем, как и все остальное в меню.

Я улыбнулась.

– Мне нравится простая итальянская еда. Мой муж родом из большой итальянской семьи.

Я внимательно наблюдала за выражением лица Алекса, ища признаки того, что его смущает данная тема, но он лишь с интересом посмотрел на меня.

– Наверняка у него была чудесная итальянская бабушка, кухня которой всегда пахнет чесноком, базиликом и тушеными помидорами.

– Вы не ошиблись, – сказала я. – Это точный портрет кухни его бабушки.

Тут подоспела официантка, которая поставила передо мной бокал кьянти, и я отпила чуть-чуть, весьма удивленная тем, что не испытывала ни малейшего дискомфорта, обсуждая Джеймса с новым знакомым.

– А вы? – спросила я. – Вы, наверное, тоже выросли в семье, где любили хорошо поесть?

– Вовсе нет, если только вы не имеете в виду покупное печенье с кремовой начинкой, болонскую копченую колбасу и сэндвичи.

– То же самое можно сказать и обо мне, – смеясь, сказала я. – Мы ведь дети восьмидесятых. Удивительно, что мы еще не умерли от рака при такой-то еде!

Я посмотрела на Алекса.

– А что ваши родители думают о том, что вы сменили род деятельности и стали фотографом для кулинарных книг?

Выражение его лица внезапно изменилось. Он стал более серьезным и сдержанным.

– Это долгая история, – ответил Алекс, отпивая минеральную воду из стакана.

– Понимаю, – сказала я, уважая его право на личные тайны, которых и у самой было предостаточно. К тому же сейчас, видимо, не время было затрагивать такие личные темы.

Официантка принесла блюдо с итальянской закуской-ассорти, и я положила оливку «Каламата» в рот. Ее насыщенный, довольно резкий вкус словно вернул меня в то воскресное утро, когда бабушка Санторини угощала нас поздним завтраком на своей уютной кухне в Нью-Йорке.

Двенадцать лет назад

Бабушка Санторини ставит передо мной целую миску дымящейся горячей пасты. Макароны приготовлены вручную, и соус тоже, причем использовались только помидоры Сан-Марцано, которые она собственноручно выращивала в терракотовых горшках на балконе.

– Посыпать пармезаном? – спрашивает она, держа в руках большой кусок белого сыра и терку.

– Да, спасибо, – отвечаю я.

Джеймс подмигивает мне и снова наполняет мой бокал вином.

– Надо ее откормить, чтобы она могла родить тебе ребенка, – неожиданно заявляет бабушка, обращаясь к Джеймсу.

Я заливаюсь краской.

– Слышишь, Ада? – говорит Джеймс, легонько толкая меня в бок. – Бабушка хочет правнуков.

Я улыбаюсь и принимаюсь за еду. Это моя первая встреча с бабушкой Джеймса, и я сразу же влюбляюсь в нее. Ее шелковистые седые волосы убраны в пучок, а на талии красуется белоснежный фартук. Все вокруг создает необычайно теплую, доброжелательную атмосферу – кухня, ее улыбка, ласковые руки и необыкновенная доброта. Мне хотелось бы быть такой же в семьдесят пять лет.

– Тебе понравилось угощение? – спрашивает она, подвигая миску с пастой поближе ко мне. – Поешь еще.