Утренняя заря

— Никак двадцать три центнера! — У Мошойго замер в руках карандаш, когда они вместе с инспектором взвесили собранное зерно и подсчитали средний урожай с одного хольда.

— Вы можете гордиться! Почет вам и награда, дядюшка Петер! — взволнованно говорил ему инспектор, очень болевший за честь своей области. — А Капчанди со своими кляузами пусть катится к черту!

Но Мошойго не было никакого дела ни до Капчанди, ни до обещанной награды. Его одолевали теперь заботы иного рода: он не знал, что делать с пшеничной рекой, так неожиданно хлынувшей к нему в дом. Когда чердак был наполнен, пшеницу начали ссыпать в кухню, потом в комнату, домашние ходили по колено в зерне, а спали во дворе под тутовым деревом.

Наконец пшеницу рассыпали по мешкам. Инфляция кончилась, пшеница была в то время дороже золота, и Мошойго купил на вырученные деньги такого коня, который, как говорится, копытами звезды с неба сшибает. А на месте старого плетеного шалаша за домом, служившего хлевом, выросла конюшня. Мошойго занялся извозом, а неожиданную удачу решил сделать постоянной. Весной он уже сам таскал «грязь» на свое поле.

От этой работы он чуть не надорвался. Теперь его пшеница была посеяна на другом участке, подальше от реки, а его жена, сын и старшая дочь проклинали ту минуту, когда Мошойго уверовал в «грязь». Однако мучились они не зря: семья Мошойго опять собрала около двадцати центнеров с хольда, а соседи, которые еще недавно смеясь показывали пальцем на выпачканных в грязи Мошойго, теперь кусали себе локти от зависти.

Да и как было не завидовать?! В конюшне у Мошойго рядом с Ленке уже стоял Пейко, в хлеву хрюкали шесть откормленных свиней, а сам Мошойго целую зиму занимался извозом — возил камни для общества по борьбе с наводнениями. И если кто-нибудь из соседей, встретясь с ним на ярмарке или во время праздника сбора винограда, говорил не без ехидства: «Везет же некоторым!» — Мошойго презрительно смотрел на него, а сам думал: «А почему мне не должно везти? На то у меня и голова на плечах, да и руки умелые».

3

Не будем подробно описывать, чего стоил семье Мошойго этот успех. Достаточно сказать, что его жена, маленькая, слабая женщина, таяла прямо на глазах. Она украдкой растирала спиртом ноющие суставы: боль, особенно при перемене погоды, сводила ее с ума. Старший сын Балинт не захотел нести вместо отца, занимавшегося извозом, всю тяжесть хозяйственных забот и, отслужив срок в армии, поступил в офицерское училище. Дочь Теруш собиралась поступить на курсы воспитательниц детских садов — она очень любила детей, но отец воспротивился этому и возложил на нее множество хозяйственных дел. Некоторое время она молчала, но когда отец поручил ей еще уход за тридцатью гусями, взбунтовалась:

— Чего вы нас все погоняете, папа? Совсем кулаком стали!

— Я кулак?! — возмутился Мошойго. — Ни земли у меня столько нет, ни батраков… А отцу не перечь! Занимайся гусями. Сколько выручишь за пух и перо, все твое. Купишь что хочешь себе на приданое.

Женские жалобы надоедали Мошойго, и он торопливо уходил из дому.

Присмотрел Мошойго себе мотор в шесть лошадиных сил. Продавал его один слесарь, сын владельца водяной мельницы: семья собиралась навсегда покинуть деревню и уступала мотор по дешевке. Мошойго рассчитал, что с помощью мотора он пустит в ход соломорезку, будет молоть кукурузу, а если удастся еще и крупорушку достать, так можно будет и с извозом покончить. Под крупорушку придется приспособить летнюю кухню, зацементировав пол; Теруш он пошлет на курсы механиков, получит разрешение. Мошойго уже мерещилась вывеска над его воротами: «Крупорушка Петера Мошойго».

Шумит купленный мотор, тянет бесконечную ленту приводного ремня, протянутого к соломорезке. Но и извоза не бросил Мошойго, возил теперь камни для починки дороги. И вот однажды вечером, в субботу — была осень пятидесятого года — жена сказала ему, что к ним заходил Михай Дэли, секретарь партийной организации, — очень ему Петер, мол, нужен.

— Не сказал зачем?

— Нет. Завтра опять зайдет.

Пока Мошойго умывался и ужинал, мысли его все возвращались к Дэли. Чего ему понадобилось? Но после ужина, когда Мошойго взял в руки карандаш и погрузился в подсчеты, Дэли совсем вылетел у него из головы. Мошойго снял с шеи полотняный мешочек, куда складывал заработанные за неделю деньги, отсчитал десяток хрустящих сотенных и позвал Теруш:

— Покажи-ка мне, сколько у нас в кассе…

Теруш, красивая, чернобровая, румяная, своевольная девушка, встала из-за стола, неохотно вынула из комода красивую шкатулку орехового дерева и швырнула ее на стол перед отцом:

— Считайте сами!.. Деньги за перья, что на приданое обещали, тоже тут!

— Не болтай, чего ты болтаешь? — засмеялся Мошойго. — Не бойся, не украду я твоих денег, только взаймы возьму под проценты. А как будет у меня крупорушка — предложил мне ее кулак один, из-под полы продает, — так за каждый свой форинт ты с меня получишь полтора. Не только на приданное, но и на мебель хватит.

— И в кулацком списке рядом с вами стоять буду!

— Молчи! Иди-ка сюда, мать… Иди, коли зову!