Утренняя заря

Ноги Михая словно застыли в воздухе, кровь отхлынула от лица, и он вспомнил и о своем трюке с волами, и о помидорном поле, и о бочке доброго вина, которую выторговал у корчмаря.

— К черту! К черту! — с чувством выругался Михай, охваченный злостью на самого себя. Схватив топор, он бросился в подвал, но в последний момент рука его остановилась. — А если… если меня выбросят… тогда это пригодится… Смело можно будет продать по двадцати форинтов за литр.

Он вышел из подвала, забыв закрыть за собой дверь, и пошел по селу как побитая собака. В тот момент он вспомнил сына, который писал из армии, что недавно его усердие в службе отметило командование. В том же письме сын прислал и похвальную грамоту, которая и по сей день красуется на стене рядом с фотографией Йошки и его собственными дипломами, полученными за высокие производственные показатели. Но что же будет теперь? Из-за отца и на сына свалится беда. Никогда ему не стать офицером, если его родного отца исключат из кооператива..

«Но что это? Что за сборище сегодня в Доме культуры кооператива?»

Михай сглотнул слюну и, зажмурив глаза, решительно распахнул дверь в зал.

И в тот же миг грянуло громкое «ура!». Раздались бурные аплодисменты. Михаю показалось, что он ослышался, так как все кричали:

— Да здравствует Михай Пирок!

Старик остановился и, чуть отклонившись назад, посмотрел в зал. Он не поверил своим глазам: все члены правления, сидевшие за покрытым красным сукном столом, вскочили и горячо зааплодировали. И как вы думаете, кто хлопал больше всех? Кто с улыбкой подмигивал ему? Не кто иной, как секретарь Йожеф Пор. Вот он перестал хлопать и, призвав зал к тишине, тихо сказал:

— Свобода[36], коллега Пирок! Подойдите поближе!

Михаю казалось, что все это он слышит сквозь толстую стеклянную стену. Ноги отказывались ему повиноваться. Наконец, собрав все силы, он с трудом подошел к столу президиума.

В этот момент секретарь Йожеф Пор обратился к нему с такой речью:

— Коллега Пирок, с большой радостью я довожу до вашего сведения, что вы заняли первое место в районе в соревновании по увеличению надоя молока, оставив позади себя всех своих соперников. Вот ваша премия. Гордитесь ею так же, как мы гордимся вами! — С этими словами секретарь поднял треугольный шелковый вымпел алого цвета и протянул его чуть живому Михаю Пироку.

Михай долго смотрел на вымпел, не отдавая себе отчета в том, что с ним происходит. Так было до тех пор, пока он не прочел слов, вышитых золотом на шелке: «Лучшему животноводу района».

И в тот же миг все смешалось у него в голове — радость, неверие, стыд и воодушевление. А когда спазмы в горле прошли, он прошептал:

— Выходит, это за то… Так вот вы какие! А я-то, старый медведь… — Тут он схватил вымпел и, крепко прижав его к груди, плача и смеясь от радости, прокричал: — Ребята! Все, кто тут есть, пошли немедленно ко мне. — И, высоко подняв вымпел над головой, направился к выходу под одобрительные возгласы всех присутствующих.

Члены правления недоуменно переглянулись между собой, не понимая, куда направился старик. Но вот секретарь Йожеф Пор кивнул головой и направился вслед за Михаем, сказал остальным:

— Пошли! Наверняка он хочет показать нам своих любимых питомцев в хлеву.

Но Михай Пирок шел, вернее сказать, бежал не в хлев, а к себе домой. Он остановился только перед самым домом. Мигом все стаканы и чашки, которые находились в шкафу, были выставлены на стол. На середину кухни выкатили бочку с вином. Когда же члены правления и прочий народ набились в кухню, Михай обухом топора выбил в бочке крышку и воскликнул:

— Пейте! Пейте на здоровье! — Йожеф Пор пронзил Михая взглядом, затем его губы тронула понимающая улыбка. Улыбка была такой, что Михай невольно зажмурился и пробормотал: — Знаешь, брат Йошка, товарищ секретарь, а то ведь я уже начал было думать…

Михай замолчал, подыскивая нужные слова, и Йожеф Пор продолжил за него:

— …что мы спросим с тебя за тех волов?

Михай усмехнулся, и в тот же миг с души у него словно камень свалился, будто кто-то положил ему бальзам на давно болевшую рану.

— Нет, товарищ Пирок, — спокойно продолжал секретарь. — Яблоня не виновата, если расцветает привитый на ней дичок. Вот и в твоем поступке мы видим не твое прошлое, а добрые устремления в будущее. — Зачерпнув вина из бочки, он поднял стакан и, положив левую руку на плечо Михая, добавил: — Ну, брат Михай, за что же мы теперь выпьем?

ЛЕБЕДЬ

Одиннадцатый час ночи. В Купольном зале Парламента поют скрипки, звенят цимбалы, ворчит контрабас. Самый популярный в стране оркестр народных инструментов играет один чардаш за другим.

Вот из общего многоголосия оркестра выделяется кларнет. Выпучив глаза и надув щеки, оркестрант выводит замысловатое соло. И, словно едва дождавшись этого, из хоровода танцующих вырывается высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, по виду настоящий крестьянин.

Он тяжело отдувается, вытирает ладонями вспотевший лоб и обращается к подвижной молодой раскрасневшейся женщине:

— Хватит, Шара! Не тереби ты меня больше и не волнуй!