Утренняя заря

— Не верите? Золтан! — крикнул, обернувшись к дороге, Машат. — Золтан, сынок, подойди сюда, ты мне нужен! И принеси с собой… ну как его там… одним словом, свою штуковину…

— Иду! — отозвался Золтан и нагнулся к коляске мотоцикла за винтовкой.

5

Винтовка — вернее, это был самый обыкновенный карабин — оказалась наиболее веским доводом, который произвел на Холло большее впечатление, чем известие о задунайском оппозиционном правительстве, созданном в Дьере. А когда ему дали прочесть командировочное удостоверение, полученное от отца Берната (правда, он его всего лишь просмотрел, от волнения в памяти жандарма остались одни только военные термины), Холло пошатнулся, побурел, как свекла, потом побледнел, поднял голову и, пристукнув каблуками, отчеканил:

— Господин старший нотариус, унтер-офицер Янош Холло покорнейше сообщает, что он прибыл в ваше распоряжение!

Машат сначала посмотрел на сына, видит ли тот, какой оборот приняло дело, потом шагнул к Холло, вторично обменялся с ним рукопожатием и, считая, что старые, существовавшие между ними до сорок пятого года отношения полностью восстановлены, сказал:

— Спасибо. Только, пожалуйста, без формальностей. У меня есть несколько вопросов, Холло.

— Приказывайте! Распоряжайтесь мною, господин старший нотариус.

— Первый вопрос: образован ли в селе национальный совет и кто им руководит?

— Никто, так как никакого национального совета у нас нет… прошу покорно. Один молодой учитель, некий Антал Дорнер, настаивал, чтобы был создан этот совет, но потом собрал продовольствие — уток, гусей, кур, муки — и все это повез на грузовике в Будапешт, в помощь восставшим. Когда это было? В понедельник! С тех пор мы его и в глаза не видели.

— Так… Ну а кооператив имени Дожа? Существует еще? Что там делается?

— К сожалению, существует… И не только существует, но председатель его, Леринц Форгач, действует вовсю: выставил вооруженную охрану у склада с зерном, у конюшен, даже у элеватора. С охотничьими ружьями, прошу покорно…

— Невероятно! Ты слышишь, Золтан? — Машат посмотрел на сына. — И… и… — набросился он на Холло, будто тот был в ответе за все происходящее на селе, — и сколько у них оружия? Где они его достали?

— Им и доставать не нужно было, они сами — охотничье общество, было у них с дюжину ружей. Сам Форгач с револьвером ходит. Раз, еще в пятьдесят втором году, напали на него и как следует отдубасили. С тех пор он оружие и носит…

— А люди? Члены кооператива, как теперь принято говорить, не ропщут? Неужели нет никого, ни единой души, кто хотел бы стать свободным крестьянином, гражданином, самому себе хозяином?

— Конечно, есть. Только… изволите ли знать, у кого оружие, у того и власть. А оружие у Форгача с компанией. Они говорят, а члены кооператива молчат и только шушукаются. Например, демонстрация… Была у нас демонстрация, учитель Дорнер организовал. Как она прошла? Старшие классы школы вышли на площадь перед церковью. Тут, конечно, «Гимн», «Призыв», «Встань, мадьяр!». К дому сельского управления прибивают герб Кошута, а когда человек уже начинает надеяться и чувствует, что на сердце становится теплее, вдруг появляется Форгач… Приносят стол, он влезает на него. И что же он говорит? Что теперь, мол, пришло наше время, что теперь мы станем настоящим кооперативом и настоящими товарищами между собой. До сих пор, говорит, все время кто-то вмешивался в наши дела. Сторож, контролер, инструктор — все мнили себя божками, все командовали. А потом? Даже вспоминать стыдно, как ему аплодировали. А почему? Этот хитрый пес под конец объявил, что всем будут давать сахар. И еще сказал, что так как кооператив имени Дожа первым сдал свеклу, то сахарный завод заплатит им натурой, то есть сахаром. «Идите, бабы, домой и готовьте мешки!»

— Этот Форгач, о котором вы рассказываете, — спросил разъяренный Машат, — не тот ли самый молодчик, который был председателем комитета безземельных крестьян?

— Тот самый. Только пообтерся малость. Был на курсах председателей, думаю, что и в Россию его посылали знакомиться с колхозами. Таким образованным гадом стал, что господин старший нотариус его и не узнает.

— Вы так думаете? — иронически засмеялся Машат. — Золтан, — обратился он к сыну, который смотрел куда-то вдаль, на полевую дорогу, — ты слышишь?

— Слышу, папа.

— Наматывай себе на ус, этот Форгач не кто-нибудь — именно он взбунтовал новых хозяев против меня, против твоего отца.

— Да? — заинтересовался Золтан, но глаза его не отрываясь смотрели на полевую дорогу.

Машат тоже обернулся: «Что за черт! Почему он не возмущается? Куда уставился этот негодный мальчишка?» По дороге, направляясь прямо к ним, шла молодая женщина.

— Тэрка, моя сноха, — пробормотал Холло. — Они там с сыном, с Винце, сахарную свеклу копают.

Молодая женщина была одета в рубашку, юбку и большие резиновые сапоги, на которые налипла глина. Она спокойно шла по грязной, разъезженной дороге. Иногда спотыкалась, потому что не сводила пытливого, пристального взгляда с обоих Машатов: откуда они взялись и чего хотят?