Утренняя заря

Слева, в конце узкой и длинной полоски земли, в самом деле стояла телега. Хозяин пахал, фигура его выделялась на фоне заходящего в облака огромного багрово-красного солнца. Он заметил, что к нему кто-то идет, но не остановился и даже не замедлил темпа пахоты.

Некоторое время, идя против солнца, Машат видел только черный контур фигуры человека, но когда разглядел запыленное потное лицо, то изумился и не поверил своим глазам.

— Холло! Жандармский унтер-офицер Холло! — закричал он. — Это вы?

— Да, — тихо и устало прозвучало в ответ. — Это я, господин старший нотариус.

Оба помолчали, рассматривая друг друга.

Машат подумал, что этот бедный Холло очень постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. Когда это было? В сорок пятом году, весной, забрав семью, мебель, пожитки, Холло двинулся на Запад. Семья его вернулась в ноябре без вещей, голодная и оборванная, а самого Холло — кто его знает почему — схватили пограничники, и он попал в концентрационный лагерь. Холло был человеком крутого нрава и умел поддерживать к себе уважение даже среди своих коллег-жандармов. Виновных он часто призывал к порядку оплеухами. Но ведь это он делал по обязанности. А в концентрационный лагерь Холло попал только потому, что кто-то из мести наговорил на него, беднягу. И позже, когда Холло вышел из лагеря, судьба его сложилась незавидно. Физически, как видно, он еще не сдал, но, если присмотреться, как он теперь, занимаясь крестьянским трудом, мучается с землей, даже при самом пылком воображении нельзя себе представить, каким энергичным, железным, умеющим держать себя жандармом был он когда-то.

Холло, здоровенный рыжий детина, с мясистыми щеками и тяжелым подбородком, свидетельствующим о жесткости характера, стоял опустив плечи, держась за ручки плуга, и думал: «У господ и счастье господское. Ведь факт, что этого Машата хорошо отделали коммунисты — так спихнули с места нотариуса, что он, не останавливаясь, катился до самого Дьера. И что же, пострадал он от этого? Черта с два! Остался таким же барином, никогда не опускался до крестьянского труда».

Молчание, становившееся все более тягостным, было прервано Машатом.

— Ну-ну, господин унтер-офицер! — весело обратился он к Холло. — Пожмем друг другу руки?

— Можно, — небрежно бросил бывший жандарм. Он вытер руки о передник, повязанный вокруг пояса, и из неглубокой борозды шагнул к Машату. — Будьте здоровы! — сказал он неохотно, только из вежливости.

Напрасно Машат тряс и жал его руку, Холло не оттаял: его холодные голубые, будто фарфоровые, глаза без ресниц смотрели отчужденно и подозрительно.

— Ну… — дружески продолжал Машат, — что нового, господин унтер-офицер? Пашем?

— Пора. — Холло посмотрел на лошадь. — За всю осень ни капли дождя… а теперь наконец пошел… В воскресенье. Так лил, от зари до зари.

— Слава богу… Это чья земля, господин унтер-офицер? Арендованная?

— Своя.

— Неужели?.. Мне казалось, что у вас земля в другом месте. Здесь, на отлете, в Бибицкоцого, самая плохая почва. А на вашем участке, который лет пятнадцать назад унаследовала ваша супруга, — хорошая, первосортная земля. Там, у воды, за садами…

— Была там… когда-то. До размежевания… А теперь там садоводство. Отобрал мою землю производственный кооператив имени Дожа. А нас выселили сюда, в Бибицкоцого.

— И многих выселили?

— Многие тут. Классово чуждые элементы и, конечно, кулаки по списку. Кто пашет, кто лущит стерню, кто сахарную свеклу копает. Если подождете немного, увидитесь с остальными. Здесь они обычно выезжают на дорогу. Только… если вы не рассердитесь, мне надо еще малость поработать: не хочется на завтра оставлять эти борозды.

— Что вы! — ужаснулся Машат. — Вы… разве вы не знаете, что у нас свершилась революция? Революция! Рухнул коммунистический строй, а вы работаете, как крепостные, копаете землю, вместо того чтобы… чтобы действовать!

Холло подождал, что еще скажет Машат, потом уставился на свои бесформенные порыжевшие башмаки.

— Это еще видно будет, — процедил он сквозь зубы.

— Что?

— Рухнул ли… Послушайте, ведь премьер-министр Имре Надь — коммунист[30]. Однажды в пятьдесят третьем году мы уже имели с ним дело. Мягко постелил, да жестко спать пришлось. Из кого тогда выбивали пыль? Из нас, из тех, кто поверил ему, кого он приманил тем, что больше не будет ни концентрационных лагерей, ни списков кулаков.

— Правильно! — предупредительно согласился Машат. — Только… — продолжал он уже совсем другим голосом, — где теперь Имре Надь? Кого интересует, коммунист он или нет?

— Не может быть! — удивился Холло. — Вы, господин старший нотариус, наверное, шутите?

— Я? — Машат самоуверенно рассмеялся: — Вы что думаете, я сюда на экскурсию приехал, для своего удовольствия? В Дьере создано новое оппозиционное правительство. Его образовали патриоты, сторонники западной ориентации… Их цель — расправа, а не компромиссы! Пусть Имре Надь сулит золотые горы — для них он только московит.

— Господин старший нотариус! Ради бога…