Утренняя заря

— Сестра! Сестрица! Безгрешная сестра! — воскликнул, всплескивая руками, Машат, когда молодая женщина оказалась в двух шагах от них. — Вот так штука!.. Вы… замужем? Поздравляю! Имею честь! То есть… целую ваши ручки, ха-ха!

— Ох! Господин старший нотариус! — Молодая женщина остановилась. Краска залила ее щеки.

До сих пор она не смущалась, что ее руки до локтей заляпаны грязью, рубашка едва прикрывает грудь, оставляя голыми круглые пухлые плечи, что юбка — ох господи! — подоткнута к поясу, открывая не только колени, но и выше. Свекор не в счет, он видел ее почти голой, в одной рубашечке — чтобы он ослеп, старый кобель! Другое дело Машат и этот нахальный молодой человек, вылупивший на нее глаза. А Машат, этот пошлый, бестактный дурак, еще напоминает, что она была сестрой ордена святого Иннокентия, «безгрешной сестрой», ходила в юбке до пят и с бритой головой, даже лоб и уши нельзя было показывать из-под крылатого снежно-белого головного убора!.. И о замужестве говорит! Удивляется, всплескивает руками, будто не знает, что монашеских орденов больше нет; разогнали их большевики. В девках ей оставаться, что ли? Старой девой жить? Ой-ой! Недурно! Ведь она была молода — двадцати одного года, и обет ее больше не связывал: почему бы ей не выйти замуж?.. Правда, она обманулась: куда более легкую, веселую жизнь обещал ей Винце. Но кому до этого есть дело? Еще не поздно, пусть только переменится мир, все обернется по-иному — и прощай, Винце, бог с тобой, ты вечно будешь только хвосты у коров крутить!

Молодая женщина, встряхнувшись, как утка, вылезшая на берег, сбросила с себя стыдливость и высокомерно шагнула навстречу Машату:

— Добрый день! Только запястье можете пожать, видите, какие грязные руки…

— О, работы стыдиться нечего… — любезно начал Машат, но конец фразы ему пришлось проглотить, потому что молодая женщина тотчас же перебила его.

— Ну нет! — сказала она. — Это отвратительно! Господин старший нотариус когда-нибудь копал сахарную свеклу? Я именно этим сейчас занимаюсь и иду со свекловичного поля. Если бы вы, не разгибаясь, с утра до ночи ползали на коленях, вы бы не особенно хвалили такую работу.

— Замолчи, Тэрка! — попробовал успокоить сноху Холло. — Разве так можно? Никто тебя не обижал, чего ты наскочила на господина старшего нотариуса?..

— Вы бы лучше помолчали! Вы, свекор, такой же крестьянин поневоле! Стоит вам выпить четыре-пять стопок, как вы и косу, и тяпку — все посылаете к чертям!

Холло только моргнул и сглотнул слюну. Машат тоже сжался, он был ошеломлен: посмотри-ка, какая бой-баба получилась из кроткой безгрешной сестрицы, ходившей всегда с опущенными глазами!

Один только Золтан наслаждался. Его забавляло, что старику так не везет: и дома и здесь его забивают бабы. Золтан пожирал глазами загорелое крепкое тело молодой женщины. Но скоро и до него дошла очередь, и ему пришлось удивиться.

— А вы чего смеетесь? — резко спросила женщина, пронзив его взглядом.

— Я? Я не… я не только… — забормотал Золтан, глядя в упор, не моргая, Тэрке в лицо. Как зубная боль, пронизала его мысль, что эта женщина до замужества была той самой нежной, ангельски-красивой монашенкой, которая обмывала его с головы до ног в том ужасном церковном тазу, после того как он провалился под лед.

Он бы узнал ее сразу, если бы не засмотрелся на ее полнокровную крестьянскую наготу. Взглянув ей в лицо, он увидел ее большие блестящие карие глаза и влажные, капризно надутые губы. А какой она ему запомнилась? Монахиня вся, до носков ботинок, была укутана в строгий синий балахон, открытыми оставались только лицо и руки. Да, ее руки! Золтан запомнил, как они, в мыльной пене, ловко скользили по его голому телу, покрывшемуся от стыда гусиной кожей.

Золтан покраснел как рак. Переминаясь с ноги на ногу, он опустил глаза, но это было еще хуже, потому что взгляд его упал на туго обтянутую рубашкой грудь, которую молодая женщина вызывающе выставила, — парень смутился еще больше.

— Ну и ну! — вмешался Машат. — Чем же мы провинились перед вами, красавица? Даже моего сына вы но оставили в покое. Он тоже в чем-то виноват?

— Не может быть! — Молодая женщина отступила, глядя то на Машата, то на Золтана. — Этот большой барчук, жених — это… Золтанка? Золотко мое! — И она порывисто схватила его за руки, забыв о том, что только что копала свеклу. — Знаете ли вы, что я вас…

— Знаю! — покраснев еще больше, перебил ее Золтан. И вдруг с мальчишеским хвастливым ухарством, довольный, что может отплатить ей, ответил смеясь: — Так хорошо знаю, что только скажите — сделаю для вас то же самое… Тогда будем квиты. Идет? Согласны?

Он протянул руку, чтобы скрепить договор, но молодая женщина расхохоталась, будто ее щекочут, и так ударила его по руке, что он чуть не уронил карабин.

— Гоп-ля, гоп! — засмеялась она над его поспешностью. — Не уроните свою пищаль, душа моя, она вам еще пригодится. Может, придется защищаться, если мне вздумается поймать вас на слове… Но… посмотрите на него! Что это? Солдатская винтовка?

— Да. Карабин.

— У вас? Но ведь вы не военный.